Привычка выживать
Шрифт:
…
Питу тоже удается выскользнуть из светлых комнат чужой квартиры, не тратя времени на долгие прощания. Джоанна бы могла вспомнить о том, как они убегали вдвоем с подобного мероприятия, но Джоанна остается с гостями, в вечернем платье, с изящной прической, с бокалом шампанского в руке. Из бокала она больше не пьет; от выпитого с Хеймитчем коньяка уже не заволакивает туманом голову.
Последней, кого видит Пит перед уходом, оказывается бледная Китнисс Эвердин, неуверенной рукой оправляющая одежду сонной Каролины.
…
Китнисс приходится почти уговаривать себя, что в этом жесте нет ничего плохого. Она не может заставить
Китнисс смотрит на девочку искоса, не понимая, почему ее держат здесь, в оживленной зале, заполненной людьми, косящимися в сторону как Победительницы Игр, так и в сторону внучки Сноу с почти одинаковым интересом. Китнисс внутренне вся содрогается от взглядов, которые кажутся ей острыми и холодными, как лезвия заточенных ножей давным-давно мертвой Мирты. Китнисс не может понять, почему двенадцатилетний ребенок реагирует на все происходящее с таким поразительным спокойствием. Имеет ли здесь место обычная привычка? Каролина ведь не знала иной жизни, кроме той, в которой ее окружают если не враги, то потенциальные соперники и убийцы. Но можно ли к этому привыкнуть? Китнисс не уверена, что хочет знать ответ. Китнисс не уверена, что хочет находить рядом с собою доказательства того, что ее искалеченная жизнь идет ни в какое сравнение с искалеченной жизнью кого-то еще.
И Китнисс легко оправляет одежду маленькой девочки.
Краем глаза она наблюдает за толпой, будто возвращая долги. Не с таким энтузиазмом и без любопытства, которым должна обладать. Китнисс подмечает детали. Китнисс свежим взглядом видит знакомых ей людей. Эффи Бряк, неугомонную, шумную, зачастую глупую, но почему-то все-таки верную Эффи. Китнисс ей благодарна. Китнисс удивлена, но удивлена приятно, когда Эффи танцует с Хеймитчем. Они кажутся ей странной парой, но ей нравится смотреть на руки Хеймитча, лежащие на талии Эффи. Китнисс нравится даже его выражение лица – презрение пополам с издевкой. Они разговаривают друг с другом, и Китнисс не может сдержать улыбки. Кто бы мог подумать еще полгода назад, что такое возможно? Уж она-то точно не могла.
Впрочем, улыбка быстро сползает с ее лица. Пит танцует с Джоанной. И это тоже кажется правильным. Джоанна улыбается, Пит выглядит счастливым. Китнисс чувствует себя если не обманутой, то лишней. Ей и раньше было неуютно здесь, но сейчас… сейчас ей кажется невыносимым находиться здесь.
– Они не подходят друг другу, - говорит Каролина шепотом. Потягивается, выпрямляется. – Слишком разные.
Китнисс не просит ни пояснений, ни продолжения объяснений. В груди будто засело что-то острое и металлическое, сложно дышать. Сложно даже смотреть в ту сторону, где видна танцующая пара. В конце концов, они ведь были вместе, были вдвоем. Когда Китнисс лежала в палате, вся опутанная проводами, как паутиной, они делили одну постель на двоих. Они были живы, а она была мертва. Сейчас она уже не уверена в том, что что-то действительно изменилось.
Ее размышления прерываются Хеймитчем, который садится рядом так громко и с таким вздохом, что Китнисс видит в нем столетнего старика.
– Не знаю, что они вкололи мне против похмелья, - замечает он, - но действие этого вот-вот пройдет. И начнется
Китнисс качает головой. Но ничего не говорит. Ей не хочется ничего говорить. Перед глазами ее продолжают танцевать, тесно прижавшись друг к другу, Пит и Джоанна.
…
На улице еще не рассветает. Тени становятся прозрачнее, но солнца еще не видно. Пит не знает, будет ли видно солнце чуть позже, если сейчас все небо затянуто серыми низкими тучами. Не думая ни о чем, кроме низкого неба, царапающего верхние этажи темных зданий, Пит прогулочным шагом идет по уже смутно знакомым улочкам. Пит не думает о картине, которую обещал старику капитолийцу. Питу плевать на картины. Пит дышит полной грудью, как в последний раз, но каждый вдох его обнаруживает что-то острое и металлическое, находящееся внутри, что-то жестокое и неотвратимое, как дождь, к которому готовится небо. Пит не думает ни о чем, кроме дождя и туч, и ему удается без происшествий добраться до квартиры, в которой дверей больше, чем окон. Он закрывает за собой дверь и не щелкает выключателем. В этой квартире он прекрасно ориентируется и в темноте, тем более что темнота уже становится серой.
Сперва он хочет поставить чайник на плиту, но потом передумывает. Мертвый президент, уже давно не объявляющийся, чуть слышно напевает себе под нос незамысловатую мелодию. Пит хочет спросить, где пропадает призрак, когда находится не здесь, но уверен в том, что ответ ему не придется по душе. Призрак становится уже почти прозрачным, и Питу почему-то его жаль. Жалость, кажущаяся сейчас всепоглощающим горем, жжет изнутри, и Пит старается реже смотреть в сторону человека, который жалости не заслуживает так же, как не заслуживает прощения.
Впрочем, есть ли здесь кто-то, кто жалости заслуживает?
Пит обнаруживает Плутарха сидящим в кресле в комнате, которую использовали в качестве студии. Плутарх будто бы дремлет, но дремота эта обманчива, потому что стоит только Питу зацепиться взглядом за грузный силуэт в кресле, как силуэт начинает шевелиться.
– Я уже подумал, что мне придется переночевать здесь в гордом одиночестве, - говорит Плутарх с довольной улыбкой.
– Я уже подумал, что вы оставите мою шалость без последствий.
Плутарх смеется.
– Ты мне нравишься Пит, с каждым нашим разговорам ты нравишься мне все сильнее. Но, - министр закидывает одну ногу на другую, чтобы устроится удобнее, - это не помешает мне отблагодарить тебя за весь нанесенный ущерб.
Пит качает головой. Мертвый Президент прохаживается вдоль расставленных у стен картин.
– Отблагодарить?
– Позволь мне быть с тобою откровенным, - не отвечает прямо Плутарх. – Думаю, ты заслуживаешь честности.
– Как вы заслуживаете славы? Или как Аврелий заслуживал смерти?
Плутарх запрокидывает голову, и, кажется, будто вот-вот разразится смехом.
– Аврелий, - тянет министр, - видимо, ты хочешь сразу приступить к самым тяжелым частям нашей последней беседы? – вопрос риторический. – Надеюсь, ты не сильно устал за последние сутки, они были выматывающими. С другой стороны, ты успеешь отдохнуть. Я буду с тобой честен, Пит, но я не сообщу тебе ничего нового, если скажу о том, что эти сутки были последними в твоей жизни. Признаться, я уже давно думал о том, что тебе нет места в новом Панеме, - министр вздыхает, - но сегодняшним поступком ты сознательно подписал себе приговор.