Привычка выживать
Шрифт:
И первая ее фраза ставит Пита в тупик.
– Я знаю, что ты не мог поступить по-другому, - говорит девочка. – Но это все равно нечестно.
В серьезном голосе ее сквозит обида. От вчерашней сдержанной ненависти уже не осталось и следа. Питу сложно представить, чтобы взгляд ребенка претерпевал за неполные сутки такие кардинальные изменения. Питу сложно понять, что чувствует Каролина, но он не потребует объяснений. Ему не хочется разбираться в подоплеке происходящего, используя чужие точки зрения. Он был вчера в столовой, чтобы видеть все собственными глазами. Но он не может отделаться от странного чувства, что происходящее именно сейчас – только иллюзия.
–
– Ты должна понимать, что Китнисс…
– Я не понимаю Китнисс. Теперь, - девчонка качает головой. – Я слишком маленькая, чтобы понимать. Я хочу обижаться на непонятных взрослых и предвкушать нелепую месть, - уголок губы ее дрожит от сдерживаемой до поры до времени улыбки, но на глазах выступают слезы. – Дед учил меня отвечать ударом на удары. Дед учил меня, что месть приятна даже остывшей.
– Месть?
– Китнисс хотела убить меня, - Каролина отворачивается. – Еще до того, как узнала меня. Она ведь голосовала за проведение 76 Голодных Игр, я знаю. И я знаю, что у нее никогда не было причин так хорошо относиться ко мне. Только то, что мой дед просил верить ей, должно было насторожить меня, но…
Выдержки ей все-таки не хватает. Скрываемые чувства становятся слишком сильными. Она уже не сдерживает слез, и не отстраняется от осторожного прикосновения Пита. Сейчас она выглядит даже младше своих двенадцати лет. И пусть в глазах ее таится боль нескольких сотен прожитых жизней, на проверку она оказывается ребенком. Слабым, беззащитным, нуждающимся и в одобрении, и в окрике. Пит рассеянно гладит ее по голове. Боится что-либо сказать. Любое неправильное слово заставит ее вновь закрыться, может, на нескончаемо долгое время.
Пит может сказать ей, что она не виновата. Что она не могла знать о том, что сотворили с Китнисс в белых комнатах для того, чтобы Китнисс так жаждала защитить внучку своего заклятого врага. Что сама Китнисс, прежняя Китнисс, Китнисс, которую Каролина никогда уже не узнает, не стала бы целиться из лука в двенадцатилетнего ребенка. Что это же Китнисс! Но вслух он, разумеется, ничего не говорит. И девочка ему, должно быть, благодарна. Она затихает, потом отстраняется, неловко, с явным смущением, не поднимает глаз. Дрожащей рукой вытирает слезы, шмыгает носом и не отвергает протянутую Питом салфетку.
– Прости.
– Обещаю, что это останется между нами, - говорит Пит, и делает вид, что полностью поглощен происходящим на сцене.
Камера отвлекается от победителей. Показывают кажущийся бесконечным зрительный зал, затем – ложу Президента, со всеми министрами, и ложи представителей всех дистриктов. Пит морщится, изучая незнакомые в большинстве лица, и читая на них озабоченность происходящим, а не запланированное патриотическое воодушевление.
– А где Плутарх? – спрашивает Пит. Каролина фыркает.
– Он не любит появляться на экранах. Он считает себя режиссером, а режиссеры всегда находятся по другую сторону камеры.
Пит выслушивает внимательно, не без удивления. Он думал, что Плутарх будет наслаждаться своим триумфом из первого ряда. Но он, похоже, заблуждался. Он спрашивает у Каролины о Голодных Играх, ведь во время проведения их Плутарх всегда находился в ложах спонсоров и судей.
– Дед заставлял его мелькать на экранах, - следует ответ. – Дед не любил Плутарха, но считал, что своих врагов нужно держать к себе максимально близко.
Ее объяснение кажется вполне логичным, но не стыкуется
– Твой дед рассказывал тебе что-нибудь о своем прошлом? – спрашивает Пит у Каролины. Каролина хмурится. – Из официальных документов я понял лишь то, что твой дед сделал головокружительную карьеру на политической арене Капитолия в рекордные сроки, начав едва ли не с писца. Он будто появился из ниоткуда.
Каролина не задает положенных ей вопросов о том, как Пит получил доступ к официальным документам, и зачем ему вообще этот доступ понадобился. Каролина пожимает плечом. И не может ничего вспомнить о прошлом деда именно сейчас, но обещает постараться вспомнить об этом позднее. Механический голос в наушниках Пита просит пройти в другое помещение, и Пит подчиняется просьбе. Оставляет девочку в одиночестве, пытается улыбнуться ей с ободрением, но сил хватает лишь на непонятную гримасу. Сердце Пита не начинается биться быстрее, нет. Каждый шаг в сторону сцены не кажется необычным шагом, но в висках появляется тупая боль, становящаяся сильнее с каждым мгновением. Пит останавливается у панели, которая отделает его от камер и зрителей, от диванов, на которых устроились те, кто мог стать его друзьями, но не стал. Несколько глубоких вдохов. Голос в наушнике остается бесстрастным и начинает обратный отсчет.
Десять секунд. Каролина остается в одиночестве в комнате, в которую вот-вот придет Китнисс.
Девять секунд. Плутарх не появится на экранах Панема.
Восемь секунд. Обезболивающего Энорабии должно хватить еще от силы на пару часов.
Семь секунд. Джоанна никогда не смеялась так заразительно.
Шесть секунд. Когда Эффи сорвется, кто-то должен быть рядом с ней. Но кто же это будет?
Пять секунд. И кто будет рядом с ним, когда сорвется он?
Четыре секунды. У него осталось так мало времени.
Три секунды. Будет ли у них у всех шансы вырваться из ловушек, расставленных с таким упрямством распорядителем Шоу?
Две секунды. То, что происходит сейчас, страшнее 76 Голодных Игр.
Одна секунда. Забавно, но ведь теперь Китнисс Эвердин – капитолийский переродок, которого он должен убить.
Панель бесшумно отъезжает в сторону.
Его Шоу только начинается.
…
Как ни странно, Китнисс чувствует себя гораздо лучше. Она смутно помнит то, что произошло вчера вечером, но уверена, что подобные обмороки с ней больше не случатся. Чтобы не происходило с ней в последнее время, она переборола это. Где-то в глубине души, она знала, что Пит прав, что трезвость принимаемых ею решений исходит не от нее, а от чего-то, что стало ею. Теперь нет никакой трезвости и обоснованности решений. Есть интуиция – весьма неустойчивая материя, которая поможет ей делать выбор, как в былые времена. И интуиция подсказывает ей, что нынешнее Шоу не должно иметь никаких специальных выпусков, что все происходящее должно закончиться именно сегодня, сейчас, немедленно.