Привычка выживать
Шрифт:
– Ты ненавидишь меня? – спрашивает Каролина, оставшись впервые за долгое время с Китнисс наедине, пока Эбернети, возмущенно размахивая руками, выговаривает Эффи за неудачный подарок.
Китнисс сидит на кухне, рассматривая краем глаза розовый фартук с оборками. Она честно пытается представить, как выглядел в нем Пит, но у нее не получается. Вопрос Каролины застает ее врасплох.
– Ты больше не говоришь со мной, - замечает Каролина. – Я знаю, почему. Но…
Китнисс не дает ей договорить, поправляя сползшую лямку сарафана. Прим никогда не носила сарафаны, даже на
А Каролина жива.
– Я не ненавижу тебя, - говорит Китнисс. – Я просто боюсь забыть, что мою любовь и заботу к тебе мне внушили.
– Я тоже тебя боюсь, - заявляет Каролина и стискивает кулаки. – Я знаю, как много ты врала. Я знаю, что ты врала Питу. Кто может сказать, что ты не врешь мне?
– Я тебе не вру,- отвечает Китнисс с непонятной улыбкой. – Что-то внутри меня запрещает мне тебе врать.
– Я не буду спать на шелковом белье! – кричит в соседней комнате Хеймитч. Напряжение на кухне немного спадает, потому что, переглянувшись, Китнисс и Каролина почему-то начинают смеяться.
А вечером Эффи сжигает весь ужин и половину кухни, потому что Каролина - или Хеймитч?
– успела солгать, что капитолийка замечательно готовит.
…
Ни Китнисс, ни Хеймитча долгое время не пускают к Питу. Пит проходит очередной курс реабилитации, а на деле своей безвредностью пытается убедить всех вокруг в том, что он не капитолийский переродок. Проходит много времени, прежде чем ему начинают верить. Бесконечные вопросы кого угодно могут привести в бешенство, но Пит проявляет огромное терпение, отвечая, как его зовут и где он родился, и буквально по дням собирая всю свою прошлую жизнь.
Первая его встреча с Китнисс проходит спокойно, под наблюдением врачей.
Китнисс возмущена тем, что история повторяется. Ей вновь приходится встречаться с Питом взглядом под прицелом камер и пытливых взглядов врачей. Она пытается подготовить себя к тому, что Пит бросится на нее с прежними криками «Убью!», что он вновь увидит в ней капитолийского переродка. Также она боится и, может, боится гораздо больше того, что Пит не узнает ее.
Но Пит улыбается ей.
– Я помню тебя. Ты – Китнисс. Мы учились в одной школе.
В одно мгновение сердце Китнисс совершает стремительный прыжок вниз, к ступням, а в легких заканчивается воздух. Он помнит только то, что они учились в одной школе. Только это – и все?! Она не может поверить, она не хочет верить в то, что жизнь настолько несправедлива к ней.
– А еще я помню жемчужину, - вновь говорит Пит. – Я нашел ее в раковине, на берегу… моря? – здесь Пит замирает и отчаянно напрягает память. – Это было озеро? Так?
– Арена, - с трудом выговаривает Китнисс это слово. Ей совсем не хочется говорить с ним об арене.
– Кажется, я любил тебя, Китнисс.
Он использует прошедшее время, и Эвердин не может не обратить на это внимания. Она сдерживает слезы и прикусывает губу, терпеливо выжидая, когда эта пытка закончится. Ведь это пытка, иначе и не скажешь. Его воспоминания частично
Поэтому Китнисс остается с ним.
– Амнезия – не так уж и плохо, - восклицает Эффи, представляясь Питу и знакомясь с ним же. В вопросах, касающихся памяти, она теперь считается знатным специалистом. – Считай, что это второй шанс.
Пит помнит Эффи с ее безумным гардеробом. Помнит Хеймитча, Джоанну, Энорабию. Конечно, что-то для него покрыто туманом, но большая часть воспоминаний постепенно проявляется с обычной четкостью.
– Хеймитч как-то сказал мне, - делится Пит с девушкой, сидя перед листом, на котором только обозначилась новая картина, - что, узнай я тебя заново, я бы вновь влюбился в тебя.
От помощи Хеймитча, игравшего в недалеком прошлом важную роль в жизни Пита, врачи дружно отказались. Что мог рассказать о своем подопечном Эбернети? То, что мальчик как-то раз отмывал его после изрядного подпития? То, что они вели долгие пьяные разговоры, сидя на кухне или в гостиной в Двенадцатом дистрикте? Сам Пит, разговаривая с Хеймитчем, не устает удивляться тому, что до сих пор не стал алкоголиком. Эбернети подобное высказывание даже немного льстит.
Фразу о том, что Пит может влюбиться в Китнисс повторно, Хеймитч подтверждает, хотя и смущается.
– Я был немного пьян.
– А когда ты не был пьян? – спрашивает Китнисс и качает головой.
Живя в одной квартире с бывшим ментором, проводя много времени с ним за неуклюжими попытками приготовить более съедобный ужин, чем тот, которым едва не угостила их Эффи, она незаметно для себя начинает понимать его. Понимание – еще не прощение, но шаг в направлении прощения уже сделан, сделан даже без ее обдуманного решения. Китнисс день за днем свыкается с мыслью, что они с Хеймитчем во многом похожи. Свыкается с мыслью, что вполне могла выбрать такую жизнь, какую когда-то выбрал он, не окажись на ее пути Пит и Плутарх Хевенсби. Свыкается с мыслью, что удары судьбы, принимаемые им со смирением и покорностью, кого угодно могли потрепать. Но он ведь не сдался, правда? Он не может сдаться, не теперь.
Реабилитация Пита подходит к концу. Пэйлор, обжегшаяся однажды на молоке, дует на воду, и после нескольких личных бесед позволяет Питу переехать в свою бывшую квартиру. Она сдается, поверив в то, что в более-менее привычной обстановке он уж точно проявит настоящего себя. Конечно, он может перерезать глотки своим соседям в лице Хеймитча и Китнисс, но они сами согласились с тем, что он переедет к ним и займет свою оставленную на долгий срок студию.
В день въезда Пита в свою бывшую квартиру Хеймитч подозрителен и собран, как повстанец, пускающий на территорию своего родного дистрикта раскаявшегося миротворца. Пит не робеет, но явно чувствует себя неуютно под чрезмерно внимательным взглядом Эбернети.