Привычка выживать
Шрифт:
– Ни разу не коньяк, - фыркает Эбернети, смешно причмокивая губами.
– А мне нравится, - говорит Китнисс, вдыхая чуть сладковатый запах. И, толком не придя в себя после осторожного глотка вина, говорит: - Я хочу вернуться в Двенадцатый Дистрикт.
Ей совсем не нравится повисшая тишина. Эффи ставит свой бокал на стол, прищуривается. И встает со своего места, чтобы сжать хрупкую девушку в своих объятиях.
– Я горжусь тобой, девочка, - говорит она, почему-то смахивая слезы. – Я не помню своего прошлого, но я точно знаю, что у меня не хватилось бы сил вернуться и принять его.
Хеймитч молча
– Почему? – Китнисс вскидывает голову.
– Потому что ты возьмешь все свои чувства и все свои сомнения с собой, - отвечает мужчина и наливает еще бокал вина. – Все равно это ни разу не коньяк.
Китнисс долго не может заснуть. Бессонница, тревожное чувство, поселившееся в груди, сгустившийся воздух в комнате, мало ли причин, чтобы всматриваться в темноту и погружаться в собственные мысли? Китнисс знает, что своего места в этом городе не найдет, знает это так же хорошо, как и Хеймитч. Но Пита она почему-то не может представить рядом с собой. Только не этого Пита, рисующего на белых мольбертах и смеющегося над ядовитыми замечаниями внучки мертвого президента, своего бывшего врага.
У Китнисс начинает жутко болеть голова. Боль пульсирующая, не имеющая причины, вгрызается в виски. Китнисс резко садится на кровати. Любая боль имеет причины. За плохие мысли о Каролине она должна платить, разве нет? Китнисс вытирает подступившие слезы и крепче сцепляет зубы. От этого можно избавиться, она уверена. Но не здесь. Не в Капитолии, который лезет вон из кожи, чтобы подчинить ее своим желаниям. Каролина, конечно, в этом не виновата. Каролина так красиво рисует и ей идут эти девчачьи платья, которые выбирает для нее Эффи, идут даже к равнодушному или упрямому выражению лица.
Красивые платья. Китнисс ловит возникшую мысль, добавляя красок потускневшим воспоминаниям. У них с Питом появилась возможность начать все с начала. Китнисс знает, что было в самом начале, но хватит ли ей уверенности опять пройти через это?
Эффи воспринимает идею Китнисс со своим прежним воодушевлением, а потом неоднократно убеждает готовую передумать Эвердин в правильности столь невинного напоминания. Эффи же уводит прочь из квартиры и подозрительного Хеймитча, которого сложно обмануть в самых худших подозрениях. Пит же остается в полном неведении относительно готовящегося спектакля и именно поэтому оказывается совершенно к нему неготовым.
Он рисует в своей комнате какой-то спокойный пейзаж, когда красная от смущения Китнисс в красном в клетку платье заходит к нему. Девушка молча ставит в центре комнаты стул, неловко забирается на него. Пит недоуменно соображает, но не успевает ничего спросить. Китнисс заплела две косички, вместо одной. Совсем как когда-то давно…
Китнисс поет «Песнь Долины». Вокруг нет ни одной птицы, но Пит уверен, будь их здесь хоть тысячи, все бы они умолкли.
Китнисс всем телом ощущает ни на что не похожую тишину. И набирается сил, чтобы встретиться с ошеломленным взглядом того, кто совсем недавно пытался разбить стекло, выкрикивая, что убьет ее. Но того, другого, здесь нет.
Пит стоит у мольберта с занесенной над бумагой кистью, капли краски стекают и падают на пол, но
– Теперь я не буду ждать одиннадцать лет, чтобы заговорить с тобой.
Пит улыбается. Китнисс опускает глаза, еще боясь до конца осознать случившееся.
– Ты останешься со мной?
И Пит замирает, почти не веря в облегчение, которое испытывает.
– Всегда.
Кажется, удача бывает и на их стороне.
========== ЭПИЛОГ, в котором наступает будущее ==========
Я продолжаю просыпаться от кошмаров. Это случается не так часто, как раньше, но иногда все же случается. Кошмары наполнены огнем, кошмары дышат на меня сладкими запахами разложения, лица мертвых людей заслоняют свет, чьи-то холодные пальцы прикасаются к моей коже, вызывая дрожь омерзения. Я просыпаюсь, со вскриком или без, сажусь в постели, пытаюсь унять бешено колотящееся сердце, но унять его одними только мыслями невозможно, поэтому я просто сижу, вытирая вспотевшие ладони о простыни, и дышу как можно тише, боясь разбудить в очередной раз Пита. Но Пит всегда просыпается, как бы я не пыталась унять дрожь; какая-то часть меня, эгоистичная и самовлюбленная, бесконечно рада этому факту.
– Если я спрошу тебя, - говорю я шепотом, - сошла ли я с ума или нет, что ты ответишь?
Пит поворачивается ко мне лицом, нащупывает пальцами мою руку и чуть сжимает ее.
– Я скажу, что всегда буду рядом с тобой, сошла ты с ума или нет.
Мне не станет легче. Это не должно происходить каждый раз после приснившегося среди ночи кошмара. Но я отвечу на его пожатие, я устроюсь рядом с ним, в темноте только угадывая черты его лица, и улыбнусь, зная, что он не увидит, но почувствует мою улыбку.
– Завтра важный-преважный день, - скажу я ему.
– Поэтому нам нужно хорошо выспаться, - ответит Пит, вздыхая. – Спрятать все спиртное в доме от Хеймитча, убрать с глаз долой все колюще-режущие предметы от Эффи, достать ту жуткую скатерть, которую она подарила нам на первую годовщину…
– И ту ужасную вазу, которую она подарила на вторую, - поддакиваю я, - хотя не могу вспомнить, куда мы ее спрятали.
– Вообще-то мы ее разбили, едва только Эффи уехала, - усмехается Пит. – Если бы этого не сделали мы, это сделал бы Хеймитч. Он всегда так делает с вещами, которые ему не нравятся и которые подарила ему Эффи.
– О, - я фыркаю, - мне бы очень хотелось увидеть его в той ярко-розовой рубашке, которую он случайно порвал, доставая из подарочной упаковки.
– Выведенного по новой методике Капитолия гуся с темно-розовым оперением он тоже зажарил в первую очередь, - соглашается Пит. – Хотя к тому моменту гусь был еще слишком маленьким.
– Интересно, что привезет Эффи в этот раз? – интересуюсь я и действительно начинаю перебирать в уме варианты, но сдаюсь. Эффи всегда удивляет нас выбором своих подарков. К тому же, зная, что в этот раз Бряк приедет в Двенадцатый дистрикт с Каролиной, я могу загадать живого слона, но все равно промахнусь.