Привычка выживать
Шрифт:
– Про свою физическую форму вспомни, - говорит свистящим шепотом, - и иди помойся – от тебя опять воняет, - и покидает кухню с чувством выполненного долга.
– Она с какого дерева упала сегодня? – хмуро интересуется Хеймитч, с трудом принимая сидячее положение. Ушибленную ладонь он держит у своих глаз, будто пытаясь увидеть, сколько костей умудрилась ему сломать эта страшная женщина, у которой в голове вместо мозга сырой хворост.
– Тебе нужно помыться, - на жалобы Пит не обращает внимания, и отправляется за Джоанной в комнату.
Конечно, теперь его нисколько не смущает ее переодевание. Он не выходит из комнаты, не отводит взгляда и не отворачивается. Он позволяет ей сколько угодно шутить на темы о том, что «мальчик уже совсем вырос», позволяет ей сколько угодно заигрывать, и плевать
– Зачем ты пошла к нему? – спрашивает строго, как учитель.
– Я же сказала – извиниться, - продолжает издеваться Джоанна, и остается практически голой. – Перед тобой мне, наверное, тоже нужно извиниться, но я знаю только один способ…
Ее удивляет даже не боль, а то, что Пит причиняет ей боль. Его пальцы сжимают запястье чуть сильнее, и она уже готова рыдать от обиды, а убивать – от злости.
– Зачем ты пошла к нему? – спрашивает Пит тем же терпеливым и строгим тоном, и подходит ближе, и почти отпускает ее руку, но не отпускает, будто предупреждая, что сможет причинить ей боль в любой момент.
– Мне скучно, - заявляет Джоанна с усмешкой. – Ты рисуешь, готовишь, убираешь, как порядочная хозяйка, а я с ума схожу от безделья. Мне осторченела такая жизнь, я вновь хочу адреналина и приключений. Завтра я приступаю к тренировкам. Они будут проходить в старом Тренировочном центре. Плутарх даже предложил нам с тобой переехать туда жить, там же целых двенадцать этажей, как в хорошем отеле. Двенадцатый и одиннадцатый, правда, пострадали при бомбежке, но их скоро должны восстановить. Я отказалась от переезда, но сказала, что ты, возможно, тоже захочешь тренироваться. Как в старые времена, перед Голодными Играми. Могли бы покидать гири или поупражняться с топорами, - веселый смешок, после которого Джоанна резко становится серьезной. – Не знаю, какую революцию устраивают в твоей голове твои тараканы, но сейчас принять его помощь – самый лучший выход. А принять его помощь – значит, играть по его правилам. И эта не худшая игра из тех, которые он может предложить, Пит, - Джоанна качает головой. – К тому же, ты и сам хочешь этого. Ты сам тренировался в Четвертом Дистрикте, хотя никто тебя туда в шею не гнал. Признай, Пит, нам обоим это нужно. Немного агрессии перед сном, и сны станут на порядок добрее, - опять неубедительное фырканье.
Пит отворачивается. Секунда, другая. Джоанна Мейсон никогда не отличалась терпением.
– Что скажешь? – спрашивает она напряженным голосом, и потирает запястье.
– Он уже сообщил свои правила? – спрашивает Пит, продолжая о чем-то размышлять.
Конечно, Плутарх Хевенсби не из тех, кто позволяет играть на своем поле по своим собственным правилам. Его игры злее и любопытнее, но в его играх обычно гибнут игроки.
– Он хочет поговорить с тобой лично, Пит. Хочет, чтобы ты пришел к нему сам, - каждую фразу Мейсон выдает после паузы. – Мне кажется, он хочет проверить тебя. Не так, как тебя проверяли до этого момента. Это будет что-то вроде показательного шоу, но без выставления баллов. И я знаю, что он заставит тебя продемонстрировать.
Пит не спрашивает, что. Джоанна закрывает глаза, и выдыхает.
– Он хочет, чтобы ты навестил Китнисс Эвердин, Пит. И что-то подсказывает мне, что у тебя нет выбора. У нас у всех нет выбора.
И в комнате на мгновение повисает зловещая тишина. Хеймитч в ванной включает воду, и почему-то орет матом во весь голос. У Мейсон от удивления округляются глаза, и Питу приходится пояснить.
– Вы оба путаете, где холодная, а где горячая вода.
…
Как ни странно, но Президентский дворец, у которого была поставлена самая разрушительная ловушка, разрешившая исход войны, пострадал меньше всего. Разумеется, его начали восстанавливать в первую очередь, не жалея ни сил, ни людей, желая вторгнуться и укрепиться в самом центре разрушенной, но все еще прекрасной столицы. Пит желает увидеть все совершенства тщательно охраняемого здания, изучить с дотошностью художника и ценителя все архитектурные находки, все приемы, используемые для выделения дворца среди остальных зданий, но вместо этого он видит бреши, оставшиеся от бомб воронки, и кровь. Кровь давно впиталась в землю, он знает, но стоит только закрыть
Его встречают еще у ворот, осматривают, проводят через новейшие устройства, обыскивают еще раз. В конце концов, все эти системы предосторожности начинают смешить. Пит молча выполняет то, что от него требуется, но иной раз все равно выпадает из реальности происходящего. Людям в военной форме приходится его тормошить, и вид у них при этом такой, что впору признаваться в том, что заявился сюда с целью покушения на действующего Президента.
В Президентском дворце у Плутарха небольшой светлый кабинет на первом этаже. Даже менее роскошный, чем его собственный кабинет, да и мебель здесь не такая дорогая и не из красного дерева. Складывается такое чувство, что ее стаскивали сюда откуда угодно, и эта мысль Пита тоже веселит. Привыкший к долгому планированию мелочей и деталей Плутарх Хевенсби вынужден терпеть свою рабочую обстановку стихийной, совершенно непродуманной.
Плутарх не заставляет себя ждать у дверей кабинета, и даже приветственно поднимается навстречу посетителю. Выглядит он теперь гораздо более уставшим, чем ранее, или же виноват дневной свет, обнажающий и седые волосы, и сеть мелких морщин на его лице. Пит пожимает протянутую руку и устраивается в кресле для посетителей, рассматривая с неподдельным интересом стеллаж у окна, забитый до отказа книгами в твердом переплете.
– О, - Хевенсби оборачивается, чтобы выяснить причину столь пристального интереса, - Президент Сноу мог похвастаться лучшей библиотекой в Панеме. Это – лишь малая часть его книг. Я горжусь тем, что библиотеку удалось сохранить.
Пит вежливо улыбается и старается в сторону книг не смотреть. Плутарх медлит, просит принести в кабинет чай, затем долго сетует на невкусную выпечку, и сдается, когда Пит не поддерживает даже эту тему.
– Значит, визит Джоанны Мейсон был для тебя ударом в спину, - хмыкает с какой-то рассеянностью. – Ее всегда было сложно контролировать.
– Я не пытаюсь ее контролировать, - парирует Пит с вызовом.
– Конечно, - примирительно всплескивает Плутарх, и откидывается в своем кресле. – Я не обвиняю тебя в том, что ты что-то делаешь не так, как нужно. Но всегда есть другие, Пит. И они следят за каждым твоим шагом даже с большим интересом, - министр связи вздыхает, - ты же не думал, что тебя оставят в покое после всего, что произошло.
Пит отрицательно качает головой, но ничего не поясняет. Ему все меньше нравится происходящее здесь, в этом кабинете, как впрочем, и то, что происходит за пределами этого кабинета, в его собственной жизни, которую он пытается сделать, наконец, своей.
– Ты всегда был умным мальчиком, - Плутарх одобрительно качает головой. – Мне не понравился твой фокус с путешествием по всем дистриктам, но ты правильно сделал, когда вернулся. Правильно сделал, когда связался со своей бывшей наставницей, Эффи Бряк. Ты даже принимал мои приглашения, знакомился с нужными людьми… Это было очень правильно, Пит. Очень правильно и очень не похоже на тебя, - на полных губах мужчины появляется какая-то странная, схожая с мечтательной, улыбка. – Ты будто знал, что нужно делать, чтобы тебя не размазали, как букашку. Откуда бы тебе это знать?
– Животный инстинкт, - бросает Пит небрежно.
– Разумеется, - фыркает министр связи, и берет с подноса свою крохотную чашку. – Инстинкт Пита Мелларка, всегда умеющего заигрывать с камерой, или же инстинкт капитолийского переродка, которого Сноу негласно сделал своим приемником? – в голосе его, прежде таком спокойном, появляется властная тревога. Пит медлит с ответом, уже понимая, что на кону стоит что-то гораздо большее спокойной жизни.
– Думаю, и то, и другое, - отвечает с едва скрываемой досадой. – Насколько мне известно, охмор считается неизлечимым изменением сознания. Поэтому мне трудно судить, когда заканчивается Пит Мелларк и начинается капитолийский переродок.