Приют пилигрима
Шрифт:
— Глупо любить людей? И можешь бросаться на меня сколько угодно, ты с собой ничего поделать не можешь! Ты был жестоким, злым мужем, Альфред, и жестоким, злым отцом нашей умершей девочке. Иначе она не убежала бы, когда попала в беду!
В ответ он издал резкое восклицание, но она продолжала, не давая ему времени заговорить:
— Ты, наверно, скажешь, что любил ее, и, наверно, ты ее и правда по-своему любил. Но это была только гордость, что она такая умная и красивая, и гордость самим собой вот какая у меня дочка. Это не любовь, Альфред, это гордыня, и за нее полагается наказание, в Книге притчей Соломоновых так и сказано. И ты не позволил привезти ее сюда, чтобы похоронить! Этого я никогда тебе не прощу — позволил положить ее и ее дитя рядом с чужими людьми, привезти их сюда, домой, тебе гордость не позволяла.
— Лиззи! — воскликнул он. — Это неправда, ты не имеешь права так говорить! Может, я сделал больше, чем тебе известно! Может, я сделал больше, чем даже ты бы сделала. Есть разные способы проявить свои чувства.
Она ответила, разрыдавшись:
— Ты забыл про день ее рождения!
В конце коридора хлопнула дверь и раздались приближающиеся шаги. Мисс Силвер с сожалением обернулась и вскоре увидела Глорию, еще не снявшую пальто.
Мисс Силвер предъявила чашку:
— Мне бы хотелось получить немного кипяченой воды, если это нетрудно. Мне бы не очень хотелось заходить в кухню, но… если вы…
— Ща, принесу! — ответила Глория, заставив мисс Силвер внутренне содрогнуться. Девочка забрала чашку и убежала с ней. Потом принесла уже полную.
— Там такая ссора! — поделилась она с мисс Силвер. — И зачем все женятся, если потом все время так цапаться? В доме полиция, вот почему они так переживают. Она на него бросается, он — на нее. А знаете, моя мама просто ужасно расстраивается. Странно тут все. У меня сегодня с полудня — выходной. Но если я соберусь уйти пораньше, десять против одного, что мне не дадут. У всех для меня находится какое-нибудь поручение! Мистер Робине, и мисс Коламба, и миссис Робине — все меня стараются задержать. Мама бы так удивилась, если бы я сегодня рано пришла!
Громко топоча, Глория умчалась прочь по коридору и выбежала через заднюю дверь, с грохотом ее захлопнув.
Мисс Силвер же, вылив содержимое чашки в раковину в буфетной и положив ее на сушилку, прошла через холл в кабинет. Там, оставив дверь полуоткрытой, она уселась дожидаться развития событий. Время, казалось, тянулось особенно медленно. Дом погрузился в тишину. Мисс Жанетта объявила, что она полностью истощена и повержена. Мисс Дэй, имея теперь на руках инвалида, еще более нуждающегося в опеке, чем даже капитан Пилигрим, очевидно, была слишком занята, чтобы сойти вниз. Где были все остальные, мисс Силвер не имела понятия. Но в собеседниках вовсе не нуждалась.
Когда тишину нарушил звук тяжелых шагов, она вышла в холл и увидела Рэндала. Он отвел ее назад в кабинет и закрыл дверь.
— Ну, — сказал он, — вы оказались правы.
— Рэнди, дорогой мой, как ужасно!
Это было сказано совершенно искренне. В такой момент она неспособна была ощущать самодовольство или ликование. Мисс Силвер была по-настоящему, глубоко потрясена.
Рэндал кивнул.
— В дальнем подвале, позади этих сваленных кучей кресел, есть дверь во внутреннее отделение. Тело было там — согнуто вдвое и засунуто в вентиляционную трубу. Полагаю, можно не сомневаться, что это Генри Клейтон.
Мисс Силвер и Рэндал стояли, глядя друг на друга.
— Это просто ужасно! — проговорила мисс Силвер.
Лицо Рэндала было мрачно.
— Ваша гипотетическая ситуация материализовалась. Похоже, вы точно восстановили ход событий. Кто-то позвал Клейтона назад в дом, под каким-то предлогом привел в коридор рядом с лифтом и там убил его. Последующие события в точности соответствовали вашему изложению. Я собираюсь извлечь из коллекции оружия все ножи и прикажу выскоблить пол лифта — там могут оказаться какие-то следы. К счастью, пол в лифте — голая доска, но все же три года…— Рэндал взмахнул рукой, потом продолжил уже другим тоном: — Я хочу убедить начальника полиции попросить Скотленд-Ярд прислать в качестве своего представителя Эбботта. Они ведь захотят вмешаться в расследование этого убийства, а Фрэнк вел первое следствие по делу об исчезновении Клейтона. Думаю, все это не вызовет затруднений. А теперь мне нужно идти звонить.
Глава 20
Джуди Эллиот услышала тяжелые шаги и на мгновение замерла на ступеньках, ведущих в ванную комнату. Тут и там до нее долетали обрывки разговоров, и волосы невольно подымались дыбом. Что-то случилось — что-то еще. Джуди поняла это из услышанных обрывков, но не поняла, что именно произошло. В результате ее охватили ужас и мрачные предчувствия — даже более сильные, чем если бы она знала всю правду. Когда опасность известна, ты можешь справиться с нею, призвав на помощь свой разум. Но неизвестное словно отбрасывает тебя назад, в мир первобытных предков, трепетавших от ужаса при виде явлений, которые они могли объяснить.
Шаги оборвались. Джуди спустилась на несколько ступенек и внизу увидела миссис Робине с лицом, белым как лист бумаги. До этого дня они почти не разговаривали, разве что изредка желали друг другу доброго утра. Робинсы были против ее приезда и давали это понять. Но теперь, увидев миссис Робине, вцепившуюся в перила и глядящую на Джуди, будто она привидение, девушка бросилась к ней.
— Что с вами? Что-нибудь случилось?
Рука миссис Робине вцепилась в ее руку. Даже сквозь ткань комбинезона Джуди ощущала холод ее пальцев.
— Миссис Робине, что с вами? Вы больны!
В ответ голова ее слабо качнулась, что значило «нет». Ледяные пальцы продолжали сжимать руку Джуди. Белые губы шевельнулись:
— Они нашли мистера Генри… Джуди показалось, будто кусочек льда скользнул по ее спине. И дня ее пребывания в «Приюте пилигрима» не обошлось без рассказов Глории о том, как Генри Клейтон вышел из дома накануне собственной свадьбы и исчез навсегда. Но это случилось три года назад. Язык у Джуди буквально прилип к небу. Когда же ей наконец удалось выдавить из себя несколько слов, собственный голос показался ей совсем чужим:
— Он куда-то уехал…
Миссис Робине снова покачала головой и еле слышно прошептала:
— Он все время был в подвале. Мертвый и похороненный в старой трубе. И Альфред говорит, это ему плата за дела его. Но мне все равно, что он сделал. Я не хотела, чтобы его похоронили вот так. Я бы никому такого не пожелала, чего бы они в своей жизни ни сделали. Но Альфред говорит, это ему плата за дела его.
С каждым словом Джуди ощущала все больший шок. Ужас передавался ей через взгляд этой женщины, через этот леденящий шепот. Ее деревенский акцент, выбранные ею слова, то, как она складывала их во фразы — все это как будто возвращало Джуди к чему-то примитивному, первобытному, ужасному. Она не знала, что на все это ответить.