Приют ветеранов
Шрифт:
— Места как раз есть. Даже в избытке. Однако… В приличных отелях номера не сдают по часам. А туда, где сдают, ты вряд ли захотела бы идти. Я хорошо знаю, что говорю.
— О да, с твоим опытом!
— С моим опытом полицейского, ты имела в виду?
— Да, конечно. Ну а если снять номер в хорошей гостинице, скажем, на сутки?
— Зарегистрироваться законными супругами?
— А в действительности это не так? Или ты иного мнения?
— Я совершенно с тобой согласен. Тут есть другое обстоятельство.
— Еще что-то?
— На такой номер у нас уже просто не хватит денег.
— На моей карточке…
— Я примерно догадываюсь: ты ведь говорила, когда мы встретились в Порт-Саиде, сколько у тебя, а я, в общем, помню, как мы их тратили. И счет своим деньгам я тоже хорошо веду.
— Дьявол! Вечно деньги! А я думала, что никогда больше не столкнусь с этой проблемой.
— Ты же знаешь, вмешались непредвиденные обстоятельства — Да ну их к чертям! Лучше скажи наконец: мы так и будем бродить по улицам все девять часов?
— Уже восемь сорок пять. Но мы можем провести это время в аэропорту.
— Ни за что!
— Почему же? Конечно, не Кеннеди, но все же…
— Жить как под топором, слыша, как взлетает очередной самолет, и думать, что ice меньше времени остается до моего… Нет, честное слово, только мужчина способен придумать такое!
— Ты права, разумеется. Прости меня. Ну хорошо, сейчас мы что-нибудь сообразим.
Он остановился, заставив Еву сделать то же самое, и принялся медленно оглядывать улицу.
— Что ты ищешь?
— Нечто подходящее.
— Почему ты думаешь, что именно здесь ты найдешь?
— В таком количестве рекламы несложно найти хоть что-нибудь такое, что нам подошло бы. Ага! «Перстень с ягодой шиповника»! Звучит?
— Что за чушь?
— Если верить рекламе — супербоевик с ужасами и мистикой.
— Дан! Еще одно такое предложение — и я начну разочаровываться в твоих вкусах.
— Не хочешь? А мне подумалось… Ладно, поищем еще. Галерея национального искусства. А?
— Портить себе настроение: что толку ходить на выставку, если ничего не сможешь купить на память?
— Безупречная логика. Так-так… О! Слушай! Когда ты в последний раз была в цирке?
— В цирке?
— Вот именно!
— M-м… Боюсь, так давно, что меня вообще не было на свете.
— Вот и я примерно в то же время. Пошли?
— А что мы там увидим? Каких-нибудь африканских колдунов?
— Ну почему же. Цирк — искусство интернациональное… Обещают совершенно небывалых дрессированных носорогов…
— Скорее всего нас надуют. Носорога, помнится мне, не поддаются дрессировке.
— Тем интереснее будет посмотреть.
— Это нас займет… ну, часа на три. А потом?
— Потом сядем в джип и поедем к самолету.
— Все равно еще останется время.
— А мы найдем местечко и съедем с дороги.
— Чего ради?
— Не забудь: тогда уже стемнеет. Ева улыбнулась.
— Ты мальчишка и хулиган. Милов сделал вид, что обиделся.
— Ну, если ты не желаешь…
— Там видно будет, — она старалась выглядеть загадочной. — Ну что же, вези меня в цирк — нельзя же побывать в Африке и не увидеть живого носорога. А нам с ними как-то не повезло.
— Повезет на этот раз.
Он помог ей забраться в машину Когда нанятый Урбсом вертолет прибыл, Берфитт задержал отлет лишь на несколько минут — чтобы дать последние указания.
— Думаю, что здесь никаких неприятностей не возникнет, — сказал он. — Но вы не можете еще две недели пребывать в бездействии. А быстрее, боюсь, ветераны не придут в кондицию. Две недели, считая от последней операции. Если будешь просто сидеть, у кого-то могут возникнуть подозрения: тебя тут достаточно хорошо знают, насколько могу судить. Разошли запросы поставщикам. И надеюсь, что к вашему возвращению с маршрута у вас снова будет набран полный — увеличенный — комплект ветеранов. Такой совершенный транспорт просто грешно будет не использовать и в дальнейшем. У тебя возникнет множество прекрасных клиентов, ручаюсь. Вот, собственно, у меня все. А у тебя? По-моему, был телефонный разговор?
— Да, — проговорил Урбс, чуть помедлив. — С Майруби. Вообще-то звонок был адресован вам.
— Очень интересно. И что там?
— Засекли Клеско.
— О, вот приятное известие! Больше нельзя его упускать. И — это крайне важно — необходимо вернуть генератор, если он еще у него.
— Похоже, что да.
— Сделайте все возможное, Урбс.
— Ладно, — хмуро буркнул тот. — Берегите себя.
— Да уж постараюсь. И тут же добавил:
— Проводите меня к вертолету.
— Вы могли бы еще пообедать…
Есть тут Берфитт больше не собирался; ему хотелось поскорее оказаться в пути, а пообедать, пусть попозже, но в нормальных человеческих условиях, в хорошем ресторане. Все-таки он не был приспособлен к такому вот полевому образу жизни.
— Благодарю, друг мой, но у меня совершенно не остается на это времени. Пообедаем вместе, когда предприятие закончится благополучно.
Урбс на всякий случай трижды сплюнул. Он не был слишком суеверным, но все же — как знать?..
Он еще постоял на поляне, задрав голову, провожая взглядом негромко стрекотавшую «газель», понемногу таявшую в белесом небе. Потом пошел к домику, где находился контейнер с таинственными кубиками. Ступал он как-то тяжело, словно драгоценный груз великой тяжестью навалился на его плечи.
В цирке и в самом деле оказалось забавно.
Шапито расположился на самой окраине; стационарный цирк наверняка прогорел бы, не за этим зрелищем ехали в Африку туристы, у местного же люда были и другие заботы.
Тем не менее зал заполнился более чем наполовину, программа оказалась неожиданно интересной и на самом деле интернациональной. Свой, ксенийский номер был только один — группа «Сильваяес», акробаты, они же танцоры, прыгуны и клоуны. Зато в тот день на манеже выступали китайцы, выполнявшие сложные гимнастические трюки с чашей на голове, румынские прыгуньи на доске — с десяток очень милых девушек, немецкая артистка, жонглировавшая при помощи ног так лихо, как иной не сумел бы, будь у него даже четыре руки; выступали также украинские акробаты и таджикские канатоходцы, успешно преодолевшие свой зыбкий маршрут втроем — на плечах друг у друга. Ну и, разумеется, в программу входил русский номер — клоун-иллюзионист, у которого кролик проглатывал лису, а роскошное манто ассистентки на глазах у зрителей превращалось в множество живых зверюшек, весело убегавших с арены. Были лошади, еще воздушные акробаты и снова прекрасный клоун-канатоходец, своей кажущейся неловкостью и беспомощностью заставлявший зрителей то и дело вскрикивать и закрывать глаза. Но гвоздь представления — редкостные белые носороги — естественно, пока приберегался, чтобы, как полагается, закончить зрелище на высокой ноте.