Приз для принцев
Шрифт:
— Ничего не было.
— Значит, это все объясняет.
Было бы несправедливо сказать, что Стеттон проглотил этот рассказ целиком, но были моменты, которые привлекли его особое внимание.
Ее версия происшедшего полностью избавила его от подозрений насчет генерала Нирзанна, объяснила и стремление Шаво к поединку, и причины, по которым Шаво даже на смертном одре пытался опорочить мадемуазель Солини. Стеттону так хотелось поверить Алине, что в конце концов он ей поверил, чему, конечно, способствовало свойственное ему легкомыслие и тщеславие.
Он посмотрел на Алину. Как прекрасна она была и как страстно желанна! А если она еще и любила его, хоть немного…
— Но почему вы не рассказали мне этого раньше? — спросил он тоном, который явно свидетельствовал, что он готов и отказаться от вопроса, если вопрос обижает ее.
Алина улыбнулась:
— Вы не дали мне такой возможности.
Его память напомнила, что он предоставил ей дюжину возможностей. Более того, он, можно сказать, умолял ее признаться, кто был тот человек и что он здесь делал. Но сейчас он воздержался от того, чтобы оказывать на нее давление. Настоящая причина, убеждал он себя, заключается в том, что у Алины независимый характер, а он был слишком властным с нею.
— Алина, — обратился он к ней, — я намерен сказать, что верю вам. Может быть, я глуп, но, по-моему, все наши неурядицы оттого, что вы хотите идти своим собственным путем, а я — своим. Пути наши не во всем совпадают, это верно. Но вам следовало бы уступить мне: выходите за меня замуж, и покинем Маризи. Поедем в Париж, Вену, куда угодно. Здесь мы провалили дело. Давайте уедем. Поедете?
— А как же Виви? — воскликнула Алина.
— Мы можем взять ее с собой.
Наступила тишина, потом Алина сказала:
— Нет, я этого не сделаю. Мой дорогой Стеттон, вы же так терпеливы! Дайте мне чуть больше времени. Двое из богатых молодых мужчин в городе уже заглотнули приманку; еще месяц, и мы можем ехать. В самом деле, вы должны потерпеть еще немного; смешно пускать на ветер все, чего я уже успела здесь добиться.
— Тьфу, пропасть, я и так уже жду слишком долго!
— Ну, это совсем еще не долго. Будьте терпеливы.
Возможно, вы думаете, что мне это промедление ничего не стоит. Так вот, я просто не хочу показывать вида, вот и все. Только, дорогой мой друг, вам следовало бы знать: такая женщина, как я, ничего не обещает мужчине, если не… если не…
— Так что ж, — нетерпеливо поторопил ее Стеттон, — если не…
— Если она не любит его.
Стеттон сразу подвинулся к ней поближе и обхватил ее руками.
— Скажите еще раз, — забормотал он, целуя ее.
— Я люблю вас, — вполголоса ласково сказала Алина.
— Еще, — приказал Стеттон.
— Я люблю вас.
— Ах, — вскричал молодой человек, затрепетав от радости, — и я люблю вас! Боже мой! Это заставляет меня сходить с ума при одном только взгляде на вас, а уж когда я, как сейчас, держу вас в своих объятиях… ах! — Его голос вдруг охрип. — И вы просите меня подождать! Ну как я могу?
— Это же легко, если вы любите меня.
— Вы ошибаетесь; есть кое-что, весьма затрудняющее ожидание. А вот вам в самом деле легко заставить меня делать все, что вам угодно.
— А разве я этого не достойна? — улыбнулась Алина, надежно заключенная в его объятия.
— Тысячу раз! — экстатически вскричал ослепленный молодой человек. Воистину, ее ласка сводила его с ума.
Когда она была в таком настроении, точнее сказать, позволяла себе быть такой, она возбуждала его каждым своим движением, даже простым прикосновением пальца. И ее замечательные голубые глаза, когда она, глядя на него, позволяла им светиться нежностью и обещанием любви, разжигали в нем пожар.
Они поговорили еще немого — разговор состоял по большей части из пылких восклицаний Стеттона и мелких нежностей со стороны Алины.
Мало-помалу, уладив таким образом вопрос будущего, она повернула разговор к настоящему. И вдруг — Стеттон в жизни не смог бы объяснить, как это вышло, — он обнаружил, что интересуется, не нужны ли ей деньги.
— Кто же задает женщине такие вопросы? — вскричала Алина, смеясь. — Глупый! Вы должны знать, — она похлопала его по щеке, — что нет такой женщины, — она похлопала его по другой щеке, — которая не нуждалась бы в деньгах.
Они оба засмеялись, и Стеттон опять обнял ее.
— Сумасбродным такое заявление не назовешь, — объявил он, целуя ее. — Я сегодня же пойду в банк и, если там еще что-нибудь осталось, пришлю вам.
Вскоре после этого в комнату вошла Виви, и Стеттон, поприветствовав ее поклоном, готов был уже удалиться.
Девушка в компании юных представителей городского общества собиралась покататься на коньках и санях с южных холмов Маризи. Щеки ее румянились, глаза блестели юностью и здоровьем. И Стеттон залюбовался ею.
Он даже остался еще чуть-чуть поговорить, прежде чем наконец ушел.
Не успела дверь за ним закрыться, как Алина вскочила на ноги с возгласом облегчения.
— Подойди, Виви, — крикнула она, — ты должна помочь мне. Уже полдень — у меня остался только час, — я думала, он никогда не уйдет.
— Тише, если ты собираешься выйти за него замуж… — улыбаясь, сказала Виви.
— О боже! Вот тогда и… Но пойдем, я не могу ждать ни минуты.
И она потащила девушку вверх по лестнице.
Судя по вниманию, проявленному к туалету, Алина готовилась к какому-то из ряда вон выходящему событию. Виви и Корри, новая горничная, сражались с копной золотых волос минут тридцать, прежде чем владелица их была удовлетворена.
Выбранное накануне платье, которое она собиралась надеть, лежало на постели. Это было творение Монсарда из черного шифона и бархата, с простыми эллинскими линиями, не скрывавшими, впрочем, и налет моды: такая тонкость встречается в одежде лишь немногих женщин, подчеркивая их личность. Наконец волосы были уложены. Алина послала Виви вниз, спросить Чена, точно ли выполнены ее инструкции относительно ленча.
— Скажи ему, если хоть что-нибудь не сделано, я сниму с него голову, — пригрозила мадемуазель Солини.