Приз для принцев
Шрифт:
— А чего он хочет?
— Я не знаю, месье, это все, что он сказал.
Стеттон на лифте поднялся в свою комнату. Про себя он решил, что Науманн и Фраминар что-нибудь напутали в их деле, которое должно было уладиться с помощью доктора, и что полиция расследует смерть месье Шаво.
Новые неприятности обещали быть еще более серьезными, хотя и менее опасными, чем те, которые только что миновали. В результате ему грозил скандал, а значит, огласка и, возможно, суд.
— Тьфу, пропасть, — пробормотал он. — Что эти идиоты натворили?
Он подошел к телефону и позвонил шефу полиции.
После десяти минут пререканий и нервотрепки, трижды получив неверный номер — без чего не обходится в Европе ни один телефонный звонок, — он наконец дозвонился до офиса.
— Алло!
— Это Ричард Стеттон. Я хотел бы поговорить с шефом полиции.
— О чем вы хотите поговорить?
— Не знаю. Он звонил в мое отсутствие, сказал, что хочет встретиться со мной, и оставил указание связаться с ним.
— Как ваше имя?
— Ричард Стеттон.
— Назовите по буквам.
Стеттон назвал по буквам.
— Ваш адрес?
— Отель «Уолдерин».
Повисла пауза перед следующим вопросом; клерк на другом конце провода, очевидно, записывал ответы. Потом долетел его голос:
— Подождите минутку, пожалуйста. Я узнаю.
Стеттон ждал не одну минутку, а целых двадцать. Он изнывал от нетерпения; он переминался с ноги на ногу; не переводя дыхания, чертыхался себе под нос; он тряс телефонной трубкой, потом прислонился к стене. Наконец до него донесся голос:
— Месье Стеттон?
— Да-
— Тот самый месье Стеттон, который присутствовал при смерти месье Жюля Шаво?
— Да.
— Очень хорошо. Шеф полиции велел мне сообщить вам, что в данный момент у него нет возможности поговорить с вами. Может быть, он даст вам знать позже.
— Но что он…
Раздался резкий щелчок — человек на другом конце провода отключился. С сердитым восклицанием Стеттон стал трясти телефонную трубку и занимался этим — безрезультатно — минут пять. После чего с грохотом бросил трубку на рычаг.
— Идиоты! — буркнул он, не имея в виду никого определенного.
Он схватил пальто и шляпу и вышел из отеля, снова направившись на поиски Науманна.
Поиски заняли три часа. Казалось, что молодой дипломат просто исчез с поверхности Земли. И Фраминара не было ни во французской миссии, ни на квартире. В семь часов Стеттон вернулся в отель, замерзший, усталый и голодный. Он не ел с самого утра.
Пообедав, он снова вышел на поиски, но с тем же успехом. Наконец, он потерял всякую надежду и, обнаружив, что находится недалеко от дома номер 341, решил навестить Алину, но, взглянув на свои часы, увидел, что уже больше десяти. Тогда он вернулся в отель, лег в постель и постарался уснуть.
Утром его разбудил телефон. Месье Фредерик Науманн спрашивал о нем у портье.
Когда минуту спустя Науманн вошел в комнату, Стеттон сидел на краю кровати в белой креповой пижаме и курил сигарету. Он оказал Науманну не слишком сердечный, но все же теплый прием.
Месье Стеттон мечтал узнать, где, во имя всех святых, растущий молодой дипломат скрывался в течение последних десяти лет.
— Если в двух словах, — ответил Науманн, когда получил наконец возможность говорить, — я сохранил твою драгоценную шею от петли палача. Никогда в жизни я не работал так, как работал вчера. Я ожидал от тебя благодарности.
— Премного благодарен, — с иронией отозвался Стеттон. — Так чего же хочет от меня полиция?
Науманн широко улыбнулся:
— Этот старый дурак был здесь?
— Если под «старым дураком» ты подразумеваешь шефа полиции, то да, он звонил, — сказал Стеттон. — Будь любезен, объясни, в чем дело. Я считал, что ты, Фраминар и доктор все уладили.
— Так и есть, — ответил Науманн, сев и затянувшись сигаретой. — Мы написали тщательно продуманный рапорт, все трое, как свидетели, подписали его и надлежащим образом представили Дюшесне. Это шеф полиции.
Все волнения начались из-за того печально известного факта, что Дюшесне ненавидит Германию и все немецкое.
Он всячески попытался досадить мне, и это у него почти получилось, несмотря на то что на моей стороне была поддержка Фраминара и доктора. Я, будучи под охраной, потратил семь часов вчера вечером и ночь на охоту за генералом Нирзанном. Когда я наконец поймал его и уговорил пойти со мной к принцу, то получил свободу, а Дюшесне получил выговор.
— Но чего хочет Дюшесне? Что он говорит?
— Он обвиняет меня в том, что я помог тебе отравить Шаво.
Стеттон пожал плечами и пробормотал:
— Представляю, какая это была кутерьма!
Науманн выпустил клуб дыма, задумчиво проследил за его полетом и сказал:
— Не так уж это весело. Послушай, Стеттон, ты знаешь об этом больше, чем говоришь. Конечно, я не осел, чтобы предполагать, что ты имеешь к этому какое-нибудь отношение, но почему бы тебе не сообщить нам то, что сказал перед смертью Шаво?
— Потому что это не принесет никакой пользы. — Стеттон помолчал, потом добавил: — Хотя, может, и не мешало бы рассказать тебе. Но это ничего не изменит.
Шаво умер по своей глупости!
— Но что он тебе сказал? — настаивал Науманн.
Стеттон в раздумье смотрел на него.
— Хорошо, я скажу тебе, — наконец решился он, — но это не должно пойти никуда дальше. Ты поймешь почему.
— Никогда даже не повторю.
— Поклянись.
— Мое слово!
И Стеттон пересказал то, что в бессвязных фразах и предсмертных муках поведал ему Шаво. Однако, по какой-то непонятной ему самому причине, он совершенно не упомянул о куске шелкового шнура.