Призрачно все...
Шрифт:
— Пытаюсь понять.
То ли она почувствовала в бригадирше родственную душу, то ли просто накатило отчаяние, но Акулину внезапно понесло:
— Я ничего не помню, ни имени вашего, ни мужа, ни то, как коров доить. Я вообще не знаю, кто я такая. Я чуть не умерла, Эмми… Эмми… Эмилия Филиппо… моновна…
— И говорить ты совсем по-другому стала, словно другой человек.
— Я же говорю вам, я и так другой человек.
— А ежели так, то я быстренько введу тебя в курс дела, — улыбнулась бригадирша, оглянувшись, не подслушивает ли кто. — Хоть что-то ты должна помнить!
Интонация, с которой Эмилия Филимоновна «доводила» до него прописные молочные истины, зародила в подсознании доктора чувство стыда: да как он посмел выбрать еще какую-то профессию кроме как сразу же после окончания школы пойти в доярки! Он даже опустил глаза.
— Но центральное место занимает доение. Операторам машинного доения поручена заключительная операция в производстве молочной продукции. Доить коров надо уметь. Способ извлечения молока из молочной железы влияет на уровень ее секреторной активности: при сосании продуктивность выше, чем при доении, при ручном доении выше, чем при машинном.
— Так если при ручном выше, чем при машинном, — зачем-то ухватился за последние слова бригадирши Изместьев, сам прекрасно понимая свою неправоту, — зачем тогда все эти машины? На кой ляд?
— Вот теперича я вижу прежнюю Акулины: любознательную, болтливую, работящую, — похлопала доярку по плечу Эмилия Филимоновна. — Затем, что принятая в мае 1982 года Продовольственная программа предусматривает интенсивное развитие агропромышленного комплекса страны и, как следствие, обеспечение растущих внутренних потребностей в продовольствии, в том числе и в молочке, в нем, родимом!
— Это понятно. А кто обеспечит мое дитя молоком? — решила Акулина нанести сокрушительный удар по партийной подкованности бригадирши. — Мою Клавочку, кровиночку мою… Я ж кормящая! Такая же корова, как и эти.
Акулина сделала широкий жест рукой, уловив, что в глазах Эмилии Филимоновны застыло сочувствие.
— Да кто ж тебя сюда определил-то? Сердешная?
— Как кто? — почувствовав, что еще немного, и слезы хлынут через край, развела она обиженно руками. — Понятное дело, муж. Федор, чтоб его… Ничего святого для него нет.
— Ну, я с ним поговорю… А ты сейчас ступай домой. Корми дитя и ни о чем не беспокойся. Я знаю, как твоего Федунка приструнить. Он у меня знаешь, где?
При этих словах бригадирша сжала хрупкие пальцы в кулак так, что они захрустели.
Крик дочери Акулина услышала задолго до входа в калитку. Несмотря на дневное кормление, Клавдии явно чего-то недоставало. Нина сидела на печке и плакала. По-видимому, ей досталось от отца за неумение справиться с младшей сестренкой. Перепеленав дочурку и накормив, Акулина вышла к подвыпившему супругу.
— Привет советским дояркам! — Федунок держал в дрожавшей руке стакан с мутным пойлом. — Как там на продовольственном фронте?
— Федь, на дворе скоро декабрь, —
— А я чо, супротив? — неожиданно смягчился Федор. — Пусть идет и учится. Я не возражаю. Мне вона и мужики говорят, мол, не дело это. Отстаешь, мол, от жизни. Вона, как! А жизня, она, вперед, значитца, летит.
Не ожидавшая такого поворота разговора, Акулина вначале немного растерялась, но потом продолжила тему:
— Как же она пойдет? У нее ни учебников, ни школьной формы, ни портфеля, ни тетрадей. Ни читать девочка, ни писать не умеет. Это ж стыд — позор! В семь-то лет!
— Дык возьми и научи, — начал выходить из себя муж. — Чо ты меня-то шинкуешь? У меня других забот хватат.
— Мне надо съездить в город и купить ей все необходимое, — не унималась Акулина. — Пособишь?
— Съездий, раз надо. Денег я дам. Только дочь накорми, молоко приготовь, чтоб, значит, только разогреть оставалось. Нинке четкие инструкции дай, а то сегодня она не знала, чо с Клавкой делать.
Обрадованная Нина завертелась на стуле, захлопала в ладоши. Когда к ней подошла мать и обняла ее, девочка прошептала ей на ухо:
— Я, правда, пойду в школу?
Сердце Акулины сжалось: как напуган ребенок, что не может даже во весь голос порадоваться. Она прижала дочь к себе:
— Конечно, пойдешь, родная моя. Это я тебе обещаю, слово даю.
Вербовка с Запада
На следующее утро Акулина покормила младшую дочь, поцеловала спящую старшую, собрала нехитрый «багаж» и через полчаса покачивалась в битком набитом автобусе. Разумеется, приобретение школьных принадлежностей планировалось, но главной целью поездки был разговор с десятиклассником Аркашей Изместьевым.
Акулина смутно представляла, как она, закутанная в деревенский платок и обутая в резиновые сапоги, сможет заинтересовать кумира большинства старшеклассниц двадцать седьмой школы. Надо было придумать нетривиальный «маркетинговый» ход. И о чем она будет говорить? И есть ли вообще смысл в этой встрече?
Обратно, в далекий две тысячи восьмой ей все равно не вернуться: тело разбилось вдребезги, возвращаться некуда. Какой смысл сбивать с толку парня? Напортачить можно прилично, а цель так и останется недостигнутой.
Изместьев вспомнил, ради чего он все затеял и почувствовал резкую боль за грудиной. Разве возможно сейчас ухаживание за Жанкой Аленевской? А на косметолога он выучится? Всю жизнь ему испохабил этот Клойтцер! Что б ему ни дна, ни покрышки! Стоп!!!
Сознание Акулины Доскиной вдруг словно начало сдвигаться набок. Съезжать помаленьку с проторенного пути. Если парень в этом времени женится на Аленевской, если послушается ее и в отведенный для этого промежуток проспециализируется на косметолога, то у него никак не должно возникнуть желания чего-то менять в будущем. Он не согласится ни на какую авантюру Клойтцера. Более того, он с ним не встретится, не пересечется. Не на «скорой» он будет работать, а в Институте Красоты.