Призрачно всё
Шрифт:
— Конечно, знала. Иначе, зачем бы я ее сюда пригласила.
— Но Тома тебе в родстве не признавалась?
— Нет. Мне иногда было больно смотреть, как она измывается над старушкой, дабы доказать, что не имеет к ней отношения. Старушка терпела, виду не показывала…
— Она ведь не знала, что Тома ее внучка.
Мы говорили вдвоем, словно Томы с нами не было.
— Не знала? — изумилась Марина.
— Ну и что, что знала, — вдруг сорвалась Тома. — Кто она мне такая? Я только здесь впервые ее увидела и ничем ей не обязана!!!
Если смерть и похороны бабушки не отразились на поведении девушки, то теперь она пребывала на грани срыва. А я, нащупав золотую жилу, наплевал на деликатность и продолжал ее разрабатывать.
Я толкал коляску по бугристой тропинке. Сомневался, что смогу осилить дорогу напрямик, потому направился к проезжей части. Отмахать придется значительно больше, но торопиться мне некуда.
Марина сидела ко мне спиной, я не видел ее лица, мне открывались лишь скрытая под вязаной шапочкой макушка и традиционно укутанные пледом коленки. Марина шла сзади, о ее настроении я мог судить лишь по дыханию и по интонации.
— Тома, неужели вы не общались? Не поверю такому. Наверное, играли комедию на людях, а сами втихаря чаи гоняли да знатным предкам косточки обмывали…
Я старался, чтобы голос не был серьезным: шутливое предположение для хохмы и не более.
— Брехня! — отрезала Тома. — О чем мне с ней разговаривать? Она сама ничего не помнила и не знала.
Соврала или сказала правду, сразу определить не мог. Но предположение о том, что старушка ничего не помнила, если и не было ложным, то, как минимум, — ошибочным. У меня сложилось иное представление о Семеновне. И хоть сам я с ней ни разу не общался, уверенность, с которой она двигалась по подземелью, а также исчезновение из каменной клетушки, в которой она раньше не могла быть…
Стоп!
Почему, не могла? Могла и, наверняка, не единожды бывала. Даже невзирая на то, что проход был замурован невесть, когда и непонятно, зачем.
— Томочка, старушка часто в склеп наведывалась? Ведь там ее родственники…
— Наведывалась, — ответила не Тома, а Марина. — Я сама несколько раз видела…
— А Наталья Владимировна знала, что Семеновна ей родственница?
— Не факт. Я не о том, знала или нет. Я о родственных связях…
— Ты что, вообще? — возмутилась Тома, приняв последние слова на свой адрес.
— Не рви сердце, — спокойно осадила ее Марина. — Не о тебе речь и не о покойной. Я о матушке… Потому, как родство наше с прежними владельцами усадьбы уж очень хлипкое и, не исключаю, придуманное на голом месте.
— Как же так? А архив, а документы?
— Ты и вправду такой наивный?
Марина сумела повернуть голову почти под неестественным углом и посмотрела мне в глаза. Мне показалось, а может и не показалось, что она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Конечно же, я не был настолько наивным простаком, тем более что работа в архиве входила в мои служебные обязанности.
— Если так, наверняка, ей пришлось хорошенько раскошелиться. Только, зачем? Неужели из-за мифических сокровищ? Так участок можно было приобрести и без претензий на родство…
— А гонор, амбиции?
— Когда вы с Владом поженились, ты уже была отпрыском древнего рода или еще влачила пролетарское существование?
— Еще влачила… — она хихикнула.
— И когда начался этот шизоидный бред?
— Как только в ее руки попали те злополучные письма…
Письма?
Про письма я ничего не слышал. Был разговор о документах, но о письмах мне пока не рассказывал. Еще одна крупинка из тонны руды.
— Маринушка, ты ведь можешь и ошибаться?
— Конечно, могу, — легко согласилась Марина. — Меня, в отличие от некоторых, в тайны не посвящают…
Приехали, что называется… Пустая болтовня… Вот только письма…
— Письма матушка из архива умыкнула?
— Не знаю.
Марине надоела затронутая тема, и она дала об этом знать. Но тут подала голос Тома.
— Я видела старинные письма у Кеши. Даже в руках держала. Только там не по-нашему написано. Ничего прочитать не смогла.
— А теперь они пропали вместе с другими бумагами?
— Ага, — согласилась Тома.
Я обернулся, посмотрел на нее, но из меня плохой физиономист. Подумал и решил не раскрывать, где мы с Владом отыскали бумаги покойного.
Были ли там пресловутые письма? Утверждать или отрицать я не мог. Видел, да и то мельком, только листы с расчетами. Возможно, что-то и таилось в глубине папки. Получается, что я не настаивал, а Влад не стремился делиться информацией? Если, конечно, было чем делиться…
Только вспомнил, он и нарисовался. Скрипнули тормоза, черная громадина, обдав пылью, остановилась рядом.
— Долго топать придется, — съязвил Влад, высунув голову в открытое окошко. — Подвезти?
Я бы не прочь и пешочком, но Марине, надоела прогулка, или она успела забыть, что в автомобиле ее укачивает.
Начало второго ночи. Я курил неизвестно какую по счету сигарету. От никотина першило в горле, дым туманом рассеивался по комнате и до слез разъедал глаза. Настольная лампа высвечивала желтый кружок с исписанными листами, посредством которых я тщетно пытался навести порядок в голове.
Порядок не наводился, мысли путались и отказывались подчиняться. Я подошел к окну, раздвинул штору и приоткрыл створку.
Прохладный воздух ворвался в комнату. Ночь была хоть и безоблачной, но темной. Вверху мерцали искорки далеких звезд, внизу кое-где виднелись неяркие огоньки садовых фонариков. Все остальное пряталось за темной завесой. Деревья угадывались лишь по шелесту листьев, а присутствие жизни на земле по редким, почти неуловимым звукам, насекомых и пернатых.
Успокаивающая картина. По сравнению с ней загадки, над которыми я ломал голову, казались мелкими и несущественными.