Призрак белых ночей
Шрифт:
– Лёка…
– Даже не думай меня останавливать! Я никого не боюсь!
– Но…
– А ну не трусь!
– Я не трушу. А тебе бы причесаться не мешало.
Лёка наконец посмотрела в зеркало. Отражение было не менее впечатляющим, чем оригинал. Растёкшаяся по лицу тушь, следы от подушки на щеке и в довершение умопомрачительная прическа а-ля «я упала с самосвала, тормозила головой».
Сестрицу как ветром сдуло, только топот на втором этаже и был слышан. Я посмотрела в умные карие глаза сидящей рядом Каштанки и
– Если тебя утешит, мне очень-очень стыдно за свое поведение.
Добрая собака вильнула хвостом и, тявкнув, побежала к двери. Намек был понят правильно – не худо бы разбаррикодировать дом и выпустить несчастных животных на прогулку.
К возвращению сестрицы я как раз справилась с уборкой и даже успела проверить почту и телефон. Пропущенных звонков, непрочитанных смс и писем не было – это вселяло определенные надежды.
Пугая меня своей решимостью, размашистым шагом Лёка спешила к озеру. Я семенила рядом и то и дело оглядывалась по сторонам. Прохожих мы пока не встретили, соседи, как и положено в раннее воскресное утро, еще мирно спали или только приступили к завтраку.
А утро и правда было ранним – всего восемь на часах. Не даром говорят, сон алкоголика чуток. В такую рань встать еще умудриться нужно. Мы же не только проснулись, но и к боевым действиям подготовиться успели.
Однако у дома одной из активисток Бабсовета даже Лёкин пыл поугас. Неожиданно свернув с дороги в кусты сирени, она прошептала:
– Помнишь, как мы купаться без спроса пошли, а она дедушке рассказала?
Поскольку маневр сестрицы я повторила с точностью синхронистки, то также тихо ответила:
– Помню. Нас неделю потом никуда не выпускали. Даже на Сашкин день рождения.
– А как я на свидание с Витькой пошла, а она маме доложила?
– Этого мне не забыть никогда.
– А мне-то как? До сих пор задница от ремня болит.
– Да, тетка у нас суровая.
– Нормальная.
– Утром она тебе с ним видеться запретила, а вечером уже Степанова звонит. Разозлилась она тогда – мама не горюй.
– А нечего запрещать было, – вспомнив былое, обиделась Лёка. – Мне Витька, между прочим, не так уж и нравился. Пока у любви нашей препятствий не возникло.
– Любовь всего два свидания и длилась, – хохотнула я.
– И это, кстати, героизм в чистом виде. Ни одна женщина его больше, чем час не вытерпит. А я два вечера, чтобы маму позлить, на него убила.
– Вот и дозлилась.
– Если бы всякие не стучали, все бы обошлось.
– Ему не меньше твоего тогда попало.
– Он мужик, значит, по штату терпеть положено. А помнишь…
– Мы так до пенсии вспоминать будем, – фыркнула я. – Не похоже, что она в доме. Может, к внукам уехала?
– Хорошо, если так…
Решив, что настала моя очередь быть храброй, я вылезла из кустов и зашагала по дороге. Лёка поспешила следом, ухватив меня за руку, чтобы было не
Дом Степановой мы миновали без приключений, но, только свернув на тропинку к бору, смогли вздохнуть с облегчением.
Призрачное озеро встретило ровной гладью прозрачной воды и золотом песчаного берега. Все наши вещи лежали в том же порядке, что мы их бросили. Переглянувшись с Лёкой, мы расхохотались. Смеялись долго и от души, а затем бросились в воду наперегонки.
События вчерашнего хмельного вечера казались несуразными и нелепыми, а мы себе дуры-дурами.
Растянувшись на песке, Лёка щурилась на солнце. Я блаженно потянулась и сказала:
– Как думаешь, он ее любил?
– Гусар купчиху? – сразу догадалась Лёка. – Надеюсь, что так. Иначе это уж как-то совсем обидно. Она утопилась из любви к нему, а ему и дела нет.
– Еще неизвестно, сама ли она утопилась или ревнивый муж помог.
Обхватив коленки ладошками, сестрица задумчиво посмотрела на противоположный берег. Я проследила ее взгляд.
На противоположном берегу возвышался величественный холм, заканчивающийся крутым обрывом у самого озера. На макушке холма красовался особняк никому неизвестного нувориша. Вернее, красовалась только крыша, так как за высоким забором и кронами сосен дома видно не было.
Но это сейчас, а когда-то и сам холм, и озеро, и все окрестные земли принадлежали совсем другому человеку.
Давным-давно жил да был в сих краях славных купец Севастьянов. И не простой, а первой гильдии – богатейший человек. Никто толком не помнит, когда это было – ни то в девятнадцатом, ни то начале двадцатого века.
Одно точно, прикупил он в Великом княжестве Финляндском землицы и построил дворец в миниатюре. С садами, парками, фонтанами и озером.
Ныне это озеро общественное, а тогда ходила по его берегу лишь купеческая жена и томно вздыхала о запретной, но сладостной любви своей к некоему гусару.
Была купчиха, звали ее ни то Софья, ни то Прасковья, хороша собой необыкновенно и младше мужа на двадцать с лишним лет. В какой-такой подворотне, то есть на каком пути, повстречался ей сей гусар и чем приглянулся неизвестно, но делиться купец не любил – это точно. Посему увез женушку подальше от столицы с ее соблазнами и балами и запер понадежнее.
Истории о том, как сложилась дальнейшая судьба купеческой жены различаются от поселка к поселку. В Уткино считают, что купец жену из ревности погубил (ни то удушил, ни то в этом самом озере утопил). В Лебяжьем, что купчиха померла сама – от несчастной любви зачахла и богу душу отдала. Третья версия о том, что купчиха утопилась в озере, дабы с мужем нелюбимым не оставаться, тоже в народе популярна, причем по обе стороны реки.
В одном жители обоих поселков сходятся – купчиха померла и призрак ее и по сей день бродит по округе.