Призрак бомбея
Шрифт:
— Ara, — согласилась Кунтал. — Тебе ведь уже тринадцать.
— Со дня на день из твоей су-су [103] пойдет кровь, — буднично сказала Парвати. — Живот жуть как разболится. Будешь вонять, тебя не пустят на кухню, да и в комнату для пуджитебе путь будет закрыт.
— Это месячные? — спросила Мизинчик. Она слышала о них от Милочки.
— Ничего страшного, Мизинчик-ди. Все девушки через это проходят.
103
Писька,
— Не так уж это безобидно, — вставила Парвати, ткнув пальцем в Мизинчика. — Теперь ты сможешь рожать. Если, конечно, муж попадется с нормальной штуковиной, а не то что мой.
— А как же привидения? — спросила Мизинчик.
— Мои первые месячные случились уже в Бомбее, — продолжала Парвати. — Меня мучили кошмары. Видела Бабу как наяву, но это был сон. Ого, как он на меня смотрел! Сердился, что мы уехали из Бенгалии. Но ведь они сами нас бросили! И нечего теперь на меня дуться!
— Это было давным-давно, Мизинчик-ди, не думай, — успокоила Кунтал.
— Что с ними? — спросила Мизинчик.
Парвати швырнула валек, вздохнула и вышла.
Кунтал молча вернулась к стирке.
Воздух незаметно посвежел.
Мизинчик ополоснулась, по телу побежали мурашки.
— Тебе тоже холодно? — спросила она Кунтал.
Та покачала головой и потрогала ей лоб.
— При месячных чуть-чуть знобит, но это ничего, тело ведь охлаждается, на? Давай быстрей домывайся.
Мизинчик плеснула себе в лицо водой и открыла глаза. В ведре ей померещилась вспышка — черный всполох, и он почему-то ослепил. Затем, когда сморгнула, — красная и серебристая пульсация, на долю секунды.
— Ты видела? — вскрикнула Мизинчик.
Кунтал подняла глаза:
— Что видела?
— Всполохи в ведре!
Сощурившись, Кунтал заглянула внутрь и с сожалением покачала головой.
Мизинчик понуро одевалась.
— Ты веришь мне?
— Наступят со дня на день, — ласково сказала Кунтал. — В первый раз всегда как-то диковато…
Парвати вернулась с тонким пакетом, завернутым в старое сари. Она уселась на деревянный табурет и медленно, даже почтительно развернула желто-красную ткань бандхани [104] .
— Ах, ди, — вздохнула Кунтал, догадавшись. — Мизинчик ведь еще маленькая…
— Она хочет знать, что произошло, и я покажу ей.
Номер газеты «Стэйтсмен» от 22 августа 1943 года. В пожелтевшем, забрызганном кровью конверте — целая страница с фотографиями изможденных женщин и детей, умирающих на улицах города.
104
Бандхани — тип окрашивания тканей в штатах Раджастхан и Гуджарат.
— Видишь этот снимок? — ткнула Парвати. На зернистом черно-белом фото растянулась шеренга женщин с торчащими ребрами и осунувшимися лицами, а в углу к повозке прислонился расплывчатый мужчина. — Там, в конце, наши родители. В деревне был голод, и они уехали в Калькутту за едой.
Мизинчик не могла оторваться от смазанных фотографий, особенно от снимка с матерью в порванном
— Нашли?
— Издеваешься? — крикнула Парвати, поглаживая фото. — Все оказалось враньем. В городе тоже еды не хватало. Они умерли прямо на улице.
Кунтал тихо заплакала:
— Ах, ди,зачем ты это хранишь?
— Чтобы помнить, — ответила Парвати, бережно заворачивая газету в ткань. — Нужно выживать любой ценой.
Муж и мужеедка
Статуэтки в комнате для пуджиблестели. Взяв по щепотке белой рисовой пудры, Маджи и Мизинчик нарисовали мандалына черном мраморном алтаре. На изображение Сарасвати в рамке они повесили свежую цветочную гирлянду.
Маджи затянула мантру:
— Богиня Сарасвати, прекрасная, как жасминовая луна!.. Избавь меня от неведенья…
После молитв Маджи удобно уселась и вздохнула.
— Когда я была еще маленькой, рядом поселилась юная брахманка. Ей было лет тринадцать-четырнадцать, и она вышла замуж за соседского сына…
Маджи вспомнила, что эта девушка любила пить тревожно-яркие фруктовые сиропы с колотым льдом, что окрашивали ей язык: гуава — зеленым, джекфрут — желтым [105] .
105
Джекфрут, или индийское хлебное дерево (лат. Artocarpus heterophyllus), — растение семейства тутовых с самыми большими съедобными плодами, что произрастают на деревьях.
— Год спустя ее муж умер. С крыши я видела, как две женщины из касты брадобреев выволокли ее во двор. Девушка стала вдовой. С нее сняли драгоценности и одежду. Стерли со лба пунцовую точку и нарисовали погребальной золой линию от кончика носа до корней волос. Выбрили голову. Омыли тело холодной водой и закутали в грубое белое сари. А она все припадала к земле и горько плакала. Подняв глаза, она увидела меня на соседней крыше. Мне захотелось спуститься и защитить ее…
Маджи умолкла и прижала пальцы к глазам, словно сдерживая слезы.
— И ты защитила? — спросила Мизинчик.
Маджи усмехнулась.
— Я ведь сама была еще ребенком. Побежала к родителям, но они лишь сурово посмотрели, чтобы я не вмешивалась, ведь все эти обряды предписаны Законами Ману [106] . Бедняжку кормили раз в день грубой едой, и она понемногу чахла. Свекровь обвиняла ее в смерти сына и ругала кхасма ну кхание —«мужеедкой». Ее называли даже не «она», а «оно», словно девушка стала бесполой. Я передавала ей фрукты по веревке, привязанной на крыше, с каким же аппетитом браминка их уплетала! Но однажды ее застали врасплох и куда-то увезли…
106
Законы Ману — памятник древнеиндийской литературы, сборник предписаний благочестивому индийцу для исполнения общественного, религиозного и морального долга.