Призрак Проститутки
Шрифт:
— Да, — согласился Хант, — я видел это упражнение в красноречии. Вы только представьте себе, чего это стоило Никсону. Дик Никсон, офицер, отвечавший за Кубу, вынужден был стоять перед телекамерами прикусив язык, в то время как Кеннеди изображал из себя человека, готового к решительным действиям.
— Так или иначе, — заметил Артиме, — Кастро уже давно должен был бы лежать в могиле.
— Я полагаю, что мог бы, — сказал Хант.
— Я бы сам убил Кастро, — сказал Артиме. — Я мог бы прикончить его пулей, ножом, удавкой, несколькими кристалликами в стакане…
Голос его действовал мне на нервы. Артиме был на редкость красивый, ладно скроенный, широкоплечий мужчина с густыми усами, но голос его резал мне слух. Это был голос человека, доводившего себя до предела, до исступления, и сейчас готового исступленно идти дальше. Фуэртес напрямик заявил: «Не люблю я его. Он распаляет аудиторию, читая сентиментальные стишки собственного сочинения. Доводит людей до белого каления. На вид — призовой борец, а на деле — сплошная лабуда».
«Сильно сказано».
«Мальчишкой он был совсем хиляк. В школе ребята любили похлопывать его по заду. И в определенном смысле это оставило на нем свой след».
«Я бы сказал, что он эту стадию перерос».
«Да, но заплатил немалую цену. Голос выдает, чего стоил ему переход в другое качество».
— Кастро не выжить, — говорил тем временем Артиме. — Если не в этом месяце, то в следующем он будет мертвецом. А если не умрет в следующем месяце, то сдохнет в будущем году. Такое зло не может существовать.
— Пью за это, — сказал Баркер.
И мы все отхлебнули из стакана.
В другом конце гостиной свернули ковер, и несколько человек стали пробовать новый танец. До слуха моего донеслись слова с пластинки: «Пошли твистовать». Мне показалось это диким. Какая-то молоденькая блондинка с прелестным загорелым телом громко требовала, чтобы еще раз поставили эту песню. Мне это было глубоко противно. У танцующих были такие напряженные, бессмысленно улыбающиеся лица. И они не держались друг за друга, а стояли порознь и извивались, словно занимались вращением бедер перед зеркалом, — и, на мой взгляд, это выглядело очень странно. Возможно, я перепил, хоть и не отдавал себе в этом отчета, но у меня было такое чувство, что я оберегаю страну, которую перестал понимать.
— Вы только посмотрите, как крутит бедрами эта блондинка, — заметил Хант с печальной кривой усмешкой превосходства.
— Да, — протянул я, — за такую работу ей можно поаплодировать.
Я произнес это без особого удовольствия, а Баркер громко расхохотался. Он был маленький, кряжистый, почти квадратный, с большой лысиной и поджатыми губами. Он служил полицейским в вооруженных силах Батисты.
— Дон Эдуардо считает, — сказал я, — что вы можете рассказать мне интересные вещи про Тото Барбаро.
— Тото Барбаро — дерьмо, — сказал Баркер.
— Какого рода mierda? — спросил я.
Это вызвало новый взрыв смеха. Когда смех стих, Баркер произнес:
— Он работает на одного гангстера в Тампе.
— Этот гангстер, случайно, не Сантос Траффиканте?
— Это вы сказали, не я, — произнес Баркер и жестом дал понять Ханту, что собирается уйти.
— У вас с Берни еще будет возможность поговорить, — сказал Хант. Артиме тоже ушел, и мы с Хантом отправились в бар за выпивкой.
— Твоя девушка чрезвычайно привлекательна, но уж больно застенчива, — заметил Хант.
— Да нет, она просто ужасающий сноб. Не желает знаться ни с кем из этих людей.
— Ну и мне эта вечеринка тоже не по нраву, — сказал Хант.
— А все-таки, что по-настоящему представляет собой Барбаро?
— Я сообщу тебе то, что мне известно, если Берни Баркер снова не появится.
Тут Модена выключила телевизор и подошла к нам.
— Поехали отсюда, — сказала она. — Они уже больше ничего не скажут про то, кто впереди, а до окончательных результатов еще не один час надо ждать.
Я сразу почувствовал, как изменилось настроение Ханта.
— В таком случае, — сказал он, — я, пожалуй, побуду здесь и выпью еще за Ричарда Никсона.
— Я могла бы догадаться, — заметила Модена. — Вы не похожи на человека, который стал бы голосовать за Джека Кеннеди.
— О, я ничего против него не имею, — возразил Хант. — Я даже встречался с Джеком Кеннеди на балу дебютанток в Бостоне.
— Какой он был тогда? — спросила Модена.
— Вот уж чего не могу сказать, — ответил Хант. — Он тогда, должно быть, перебрал, потому что в конце вечера сидел в углу в кресле и сладко спал. Признаюсь, я не увидел в этом мирно спавшем человеке намека на то, что он может стать кандидатом в президенты.
— Надеюсь, я не забуду ни ваших слов, ни вашей интонации, потому что я намерена пересказать это Джеку, — заявила Модена и, наклоном головы распростившись с Хантом, провела меня мимо нашей хозяйки Реджины и вывела в ночь.
— Господи, какой же ты сноб! — воскликнул я.
— Конечно, — сказала она. — Я не общалась бы с подобными людьми, живи они в Гранд-Рапидс.
32
Однако вечер на этом далеко не закончился.
— Этот человек, который разговаривал со мной под конец, — твой босс? — спросила Модена.
— Мы работаем вместе.
— Он не похож на фэбээровца.
— А он и не фэбээровец.
— Но ты же оттуда. Поэтому-то ты и со мной. Чтобы все выведать про Сэма Джанкану.
— Ты расстроена, потому что с выборами еще не ясно.
— Конечно, я расстроена. И пьяна. Но это ничего не меняет. Ты же хочешь побольше выведать про Джанкану.
— Вот уж совсем это меня не интересует. Сейчас все мои желания — курнуть марихуаны.
— Нет, — сказала она, — нет, пока все не прояснится с выборами. Заняться сейчас любовью было бы все равно что осквернить могилу.