Призрак Проститутки
Шрифт:
К тому времени, о котором идет речь, Ингрид стала моей подружкой. Мы флиртовали, когда она была свободна от клиентов, немножко танцевали — она поддерживала во мне мнение, что со временем я научусь хорошо танцевать, — и упражнялись поочередно в немецком и английском. Время от времени она спрашивала меня:
— Du liebst min?[27]
— Ja[28], — отвечал я.
На иностранном языке нетрудно признаться, что ты кого-то любишь, хотя это вовсе не так. При этом резко очерченные губы девицы, которую профессия научила мудрости считать любовь нелегким испытанием, расплывались в широкой, слегка маниакальной улыбке.
— Ja, — повторяла она и показывала крошечное расстояние между большим и указательным пальцами. — Du libst mir ein bichen[29].
Говорила она громко, что мне нравилось: она так четко выговаривала каждое немецкое слово, словно поднося его моему затуманенному мозгу.
Со временем я узнал, что Ингрид замужем, живет с мужем, ребенком, а также братьями и кузенами у матери и мечтает попасть в Соединенные Штаты. Все это рассказал мне Дикс.
— Хочет подцепить какого-нибудь американца, — сказал он.
Тем не менее мне приятно было, когда она меня поцеловала, поздравляя с успехами в танцах. И вознаграждения она с меня не брала. В разговоре с немецкими бизнесменами она называла меня своим Schodz[30].
Теперь, став ее официальным дружком, я был приобщен к сплетням. Ингрид сообщила мне, что Марию содержит какой-то богатый покровитель. Когда я передал эту новость Диксу, он быстро выдал мне дивиденд.
— Мужик, с которым живет Мария, — заявил он, — не больше не меньше как богатая пожилая баба. Поэтому у меня ничего не выходит.
— Чего ж ты не отстанешь?
— Я сам себя об этом спрашиваю.
В тот вечер ему не сиделось на месте. Я уже решил, что «С заднего хода» — слишком тихое для него сегодня местечко, как дверь распахнулась и вошли Фредди и Банни Маккенн. Фредди (второе имя — Фиппс, выпускник Принстона 1954 года) сменил меня в Городском центре, это был как раз тот парень, который так быстро научился выполнять мои обязанности, а все потому — как я иногда думал, — что он такой славный. Он полностью отдался в мои руки. Доверился мне. А научить чему-то совсем нетрудно, если тебя не мучает вопрос о побудительных причинах учения. Итак, мне нравился и сам Фредди, и то, как он себя вел. Он был даже выше меня, но весил меньше, и если, с точки зрения Фирмы, у него и были недостатки, то они заключались в том, что по виду это был типичный американский чиновник. Жена его была еще более явной американкой. У нее были чудесные густые черные волосы, прелестное лицо и голубые глаза. Признаюсь, она напоминала мне Киттредж.
Словом, они были слишком уж дружной парой, чтобы жена Фредди стала покушаться на Дикса. По выражению лиц супругов, когда они подошли к нашему столику и сели за него, я увидел, что они разочарованы отсутствием блеска — пустые столики и никакого порока. А виноват был я. Фредди позвонил мне днем и спросил, не могу ли я рекомендовать бистро, где можно спокойно посидеть и попить, «местечко, где бы чувствовалась настоящая берлинская атмосфера». Заверив его, что такого не существует — «все они либо цирки, либо морги», — я порекомендовал «С заднего хода», «где по крайней мере можно дышать и говорить. Дама за стойкой бара может показаться новшеством, зато там есть девчонка, с которой можно потанцевать». Я унизился до того, что похвастал: «Похоже, влюблена в меня».
— Ну, судя по твоим словам, это местечко действительно стоящее. А то мы оказались в петле. Кузен Банни Ленни Лоутон работает здесь в консульстве, и он чуть не включил нас в список на банкет. А это настоящая скучища! Накачаться немцы умеют не хуже нас.
— Тебе может показаться забавным это местечко — «С заднего хода», — сказал я.
— По-моему, ты назвал это «Die Hintertur».
— Так оно по-немецки называется, но название значится и по-английски. Прочтешь на вывеске.
Теперь я жалел, что это не насторожило его. Никогда еще это мое любимое, хоть и весьма мрачное, прибежище не выглядело таким третьеразрядным.
— Как, вы сказали, вас зовут? — спросил Дикс, как только жена Фредди опустилась на стул, и тут же повторил: — Банни Бейли Маккенн. — Произнес он это почти так же, как произносил «Херрик».
— А Банни — это вместо чего? — спросил он.
— Вообще-то меня зовут Мартита.
— Мартита Бейли Маккенн. Красивое имя, — сказал он.
— Спасибо.
— Так и перекатывается по согласным.
— Вы что, писатель?
— Вообще-то поэт, — сказал Дикс.
— И вы печатаетесь?
— Только в журналах, которые охочи до виршей.
— О-о…
— О-о…
Фредди рассмеялся. Я постарался поддержать его.
— Что пьете? — осведомился Дикс.
— Виски, — сказал Фредди. — Воду отдельно.
— Два виски! — крикнул Дикс Марии. — Только чтоб было шотландское.
— Спасибо, — сказал Фредди. — Надеюсь, они кладут туда отдушку, чтобы отбить запах, и подают в таком виде.
— Не знаю, — сказал Дикс. — Я это не пью. Не понимаю шотландцев.
— Звучит странно, — заметил Фредди.
— То, что мы вливаем в себя, именуется алкоголем, или водой д'yхов, и я хочу знать, каких духов я в себя вселяю.
— Потрясающе! — воскликнул Фредди. — Я всю жизнь пью и никогда не задумывался насчет духов.
— А я много об этом думаю, — сказал Дикс.
— И правильно делаете, — вставила Банни.
Дикс перевел на нее взгляд.
— Собственно, я всего лишь на днях услышал про шотландское виски. Здесь. От барменши Марии. Я спросил ее: «Чем, собственно, отличаются те, кто пьет шотландское виски?» — и она говорит: «А вы не знаете?» Я говорю: «Не знаю». — «О, — сказала она, — нетрудно догадаться. Шотландское виски пьют те, кто на все махнул рукой».
— По-моему, туфля подходит, — сказал, помолчав, Фредди Маккенн.
— Глупости, дорогой, — сказала Банни, — ты ведь никогда не сдаешься. Во всяком случае, не забрасываешь ничего стоящего.
Она посмотрела на меня. Глаза у нее были ясные. Красивые глаза, в которых был вопрос: «И это ваш добрый друг?»
— Ну, я что-то не замечал, чтобы сильно ради чего-то старался, — сказал Фредди.
— Какая вы красивая, миссис Маккенн, — сказал Дикс. — Ваш муж — счастливец.
— Хотите верьте, хотите нет, но я тоже счастливица.