Призрак Проститутки
Шрифт:
— Ни на минуту не поверю, — сказал Дикс.
Фредди рассмеялся:
— Нет, вы только послушайте его!
— Мы забыли про виски, — сказала Банни и отпила полстакана. — Думаю, вы можете не ждать и принести еще, — сказала она официанту.
— Да, — поддержал ее Фредди, — еще по одной.
— Я, пожалуй, готов признать, — сказал Дикс, — что вашему мужу крупно повезло.
— А я бы предложила вам прекратить это, — сказала Банни.
Дикс опрокинул в рот остатки бурбона. За столиком царила тишина.
— Что ж, мэм, заключим пари, — предложил он.
Никто на это не реагировал, и его присутствие начало давить на нас.
— Пари на что? — через некоторое время спросила Банни.
Дикс сдаваться не собирался.
— Пари на то, что мы с вами можем выпить эти два стакана под столом, — сказал он.
— А я могу держать пари, что самые большие пьяницы — в Дартмуте, — сказал Фредди. Я не мог не отдать ему должное: он пытался поддерживать разговор. — На последнем курсе университета я встретил в Ганновере одного парня на игре между Принстоном и Дартмутом, так он столько пил, что, по-моему, все мозги у него были залиты вином, остались только моторные функции. Ребята из его землячества сдавали за него экзамены, чтобы его не исключили, и с его помощью выигрывали пари по пьянкам с другими землячествами. Я видел его в прошлом году — от него ничего не осталось.
— Дружище, — сказал Дикс. — Ты написал свое письмо. Можешь его отправить.
Фредди Маккенн сделал над собой усилие и рассмеялся. Я чувствовал, что он все еще лелеет надежду, что Дикса надо принимать как часть атмосферы бара.
— Вы бы не возражали, если б я потанцевал с вашей женой? — спросил Дикс.
— Я полагаю, надо спрашивать у нее…
— Она скажет «нет», — предположил Дикс.
— И вы абсолютно правы, — заявила Банни.
— Нет, малый, твоя жена не хочет танцевать со мной. Боится, что это может войти у нее в привычку.
— Что вы все-таки пытаетесь дать мне понять? — спросил наконец Фредди.
— Что вам чертовски повезло.
— Хватит, — сказал я.
— Нет, Гарри, — сказал Фред. — Разреши мне говорить за себя.
— Я что-то плохо вас слышу, — сказал Дикс.
— Это начинает переходить все границы, — заявил Фред Маккенн. — Я прошу вас помнить: вокруг нас немцы. Предполагается, что мы должны подавать им пример.
— По-моему, у вашей жены потрясающие волосы, — сказал Дикс и провел рукой по ее волосам ото лба до затылка — не быстро, но так, что она не успела схватить его за руку.
Я встал.
— Ну вот что, — сказал я, — изволь извиниться. Перед моими друзьями. — Как ни странно, но в этот момент я не боялся физического насилия со стороны Дикса Батлера — куда было бы страшнее смотреть, как он избивает до смерти Фредди.
Дикс вытаращил на меня глаза. Он поднялся, и на меня пахнуло жаром от его тела. Даже свет в помещении как-то померк. В этот момент я мог бы поклясться, что человек способен излучать некую таинственную силу. Его аура была красная, трех тонов. Хотя последний год я и обучался рукопашному бою, сейчас в сравнении с ним я был неопытным юнцом. Если он вздумает ударить меня, я не смогу ему помешать. Вопрос в том, станет ли он драться. Когда человек умирает насильственной смертью, дьявол, встречающий его по ту сторону, тоже излучает красный свет?
Внезапно цвет ауры — могу поклясться — изменился, она стала зеленой, тускло-зеленой. В воздухе запахло паленым. Я услышал, как в горле у Батлера забулькало, затем он произнес:
— Ты хочешь сказать, что я перешел границу?
— Да.
— И я обязан извиниться перед твоими друзьями?
— Да.
— А ну повтори еще раз, — сказал он.
Я не очень понимал, был ли это вызов или просьба дать ему возможность хоть в какой-то мере сохранить лицо.
— Дикс, я считаю, что ты обязан извиниться перед моими друзьями, — сказал я.
Он повернулся к ним.
— Извините, — сказал он. — Прошу прощения у мистера и миссис Маккенн. Я перешел границу.
— Все в порядке, — сказал Фред.
— Весьма сожалею, что перешел, — повторил Дикс.
— Мы принимаем ваше извинение, — сказала Банни Бейли Маккенн.
Он кивнул. Мне показалось, что он сейчас отдаст честь. А он схватил меня за локоть.
— Пошли отсюда. — Крикнул Марии: — Запиши их выпивку на мой счет! — И подтолкнул меня к двери.
Я успел лишь заметить, что Ингрид смотрит на меня с нежной озабоченностью.
8
Я и не сосчитаю, в скольких проулках мы побывали. С каждого разбомбленного участка на нас смотрели призраки давно исчезнувших зданий. То тут, то там в окне виднелся свет. В школьные годы я, наверно, с юношеской меланхолией представлял бы себе жизнь в каждой такой комнате. Ссорящихся супругов, больного ребенка, мужчину и женщину, занимающихся любовью, но сейчас, в этом городе пустых пространств и сточных канав, где направо и налево продается разведка, я видел за каждым зашторенным освещенным окном агента, обменивающегося информацией с другим агентом, западногерманскую контрразведку, заключающую сделки со Штази, Штази — с КГБ, а там, в дальнем здании слева, где освещено одно-единственное окно, — не наша ли конспиративная квартира? Не ее ли я помогал укомплектовывать в тот день, когда мы ездили по городу с К.Г. Харви? Не знаю, успокоились ли навеки души мертвецов под берлинскими развалинами, но я никогда еще так остро не чувствовал, сколько под этим городом сложено костей.
Батлер за все это время не проронил ни слова. Быстро шагая рядом с ним, чтобы не отстать, я чувствовал, что он приходит к какому-то решению, но к какому — я представления не имел, пока не увидел, куда ведет наша дорога, а мы направлялись кружным путем обратно на Курфюрстендамм. Я чувствовал себя связанным с Диксом правилами игры. Он не причинит мне вреда, пока я сопровождаю его, но я должен конвоировать его в ночи.
За шесть или восемь кварталов от Курфюрстендамм он свернул в какой-то проулок.
— Давай навестим один из моих источников, — сказал он.
Он произнес это под фонарем, и на лице его была улыбка, что мне вовсе не понравилось: у меня возникло впечатление, что моя расплата начинается. Это была странная улыбка, показавшаяся мне даже порочной, однако он никогда еще так молодо не выглядел.
— Приступаем, — буркнул он и замолотил в чугунную калитку в стене небольшого здания.
Из двери в стене короткого туннеля из аркад за калиткой вышел привратник в черном кожаном пальто и черной кожаной кепке, взглянул на Батлера, отодвинул засов и впустил нас. Привратник был явно не слишком рад Батлеру. Мы спустились на несколько ступенек в пустое подвальное помещение, пересекли его, открыли другую дверь и очутились в баре. Такую картину я представлял себе, если когда-нибудь попаду ночью в неприятность. Ты бежишь по темному полю, и вдруг все вокруг затопляет яркий свет. В баре толпились самые разные мужчины, были тут и красные как раки, и бледные, со многих лил пот. Больше половины были обнажены до пояса, человека два-три ходили в брюках для верховой езды и в сапогах. В воздухе сильно пахло аммиаком — запах был острый, кислый и стойкий, как дезинфекция. Я подумал было, что разбилась бутылка с лизолем, но запах был не химический. Явно моча. На полу стояли лужи, моча была в канавке в конце бара. А за ним стоял деревянный стол, к которому на расстоянии пяти футов друг от друга были привязаны двое голых мужчин. Толстый немец в нижней рубашке со спущенными брюками, висевшими на подтяжках, расстегнув ширинку, поливал мочой одного из мужчин. Мочился мужчина в нижней рубашке не спеша. Во рту у него была сигара, в одной руке полгаллона пива, в другой — член. Лицо его было цвета закатного солнца. Он поливал тело и лицо мужчины, лежавшего в конце стола, точно цветы в саду. Затем отступил и слегка поклонился — зрители зааплодировали. Двое мужчин выступили вперед и принялись дружно поливать другого голого мужчину. А я не мог оторвать взгляд от этих двух привязанных человеческих существ. Первый был жалкий, тощий, уродливый, малодушный. Он ежился под направленной на него струей, вздрагивал, трясся, плотно сжимал губы и скрежетал зубами, а потом не выдержал, вдруг раскрыл рот и, захлебнувшись, начал рыдать, потом всхлипывать — к моему ужасу, во мне пробудилась жестокость, мне было ничуть не жаль этого человека, словно его следовало поливать мочой.