Призраки Ойкумены
Шрифт:
– Да, он нападет сразу. Без разрешения. Даже если я остановлю его прямым приказом, он не послушается меня. Кто бы ни захотел взять меня в рабство, этот помпилианец умрет. Или раньше ему придется убить Голиафа. Но я стараюсь не бывать в таких местах, где можно убить Голиафа и не вызвать общественный скандал.
Тренер покосился на лигра. Одного присутствия Голиафа хватило бы, чтобы у самого отчаянного рабовладельца отпало всякое желание клеймить хозяина монстра.
– Мар Дахан, – Давид сжал кулаки, не замечая, что комкает скатерть и вот-вот сбросит со стола посуду. Волнуясь, молодой человек полностью утратил всякое сходство с сестрой. А может
– Пытались заклеймить?
– Неудачно. Клеймение занимает время. Что-то помешало сукину сыну помпилианцу, и тот прервал захват. Иначе Голиаф не успокоился бы так быстро.
– Вероятность?
– Попытка взять в рабство – девяносто девять целых девяносто девять сотых процента. Одну сотую я отвожу на сбой программы модификации. Неудача – восемьдесят четыре процента.
Эзра Дахан встал, шагнул к ограждению кафе. Почесывая кончик носа, огляделся по сторонам, словно в поисках опаздывающего приятеля. Провел пальцем по «трещотке» ротанговых прутьев, выслушал ответную дробь, мазнул напоследок равнодушным взглядом поверх изгороди – и увидел ту, кого ожидал увидеть.
Метрах в ста от кафе на дорожке, ведущей к задам трибун, стояла госпожа Эрлия. Притворяясь, что поправляет прическу, она смотрела на Диего Пераля, мучающего киоск-автомат с газированной водой. Сенсорная панель была и осталась для эскалонца синонимом катастрофы. Выражения лица помпилианки отсюда не разобрал бы и человек моложе годами, чем старик-тренер, но мимика госпожи Эрлии в данный момент не имела значения. Четыре с половиной минуты назад эта женщина пыталась заклеймить помощника Эзры Дахана. Девяносто девять целых, мысленно повторил тренер. Девяносто девять сотых процента. Хорошо, что стопроцентных вероятностей не существует. Хорошо, что гематры не мстительны. Гематры даже не злопамятны. Мы просто ничего не забываем и точны в расчетах. Иногда расчеты такие древние, что не сразу вспоминаешь их происхождение: «Око за око, зуб за зуб».
– Мар Штильнер, позвольте вопрос. Вы сказали: «Мы решили»…
– Ну да!
– У вашей сестры тоже есть телохранитель?
Тренер вернулся за столик. Можно было не торопиться. С вероятностью семьдесят девять и три десятых процента госпожа Эрлия повторит попытку клеймения Диего Пераля. Но сейчас – ни в коем случае. Ее спугнул не Голиаф, мастер откусывать головы. Ее спугнул кто-то другой, не менее опасный для помпилианки, чем исполинский лигр. А значит, госпожа Эрлия трижды взвесит «за» и «против», прежде чем клеймить сеньора Пераля во второй раз.
– Еще бы! Юдифь, та еще штучка.
– Львица? Тигрица?
– Королевская кобра.
– Модификантка?
– Ага. Здоровенная! На пятнадцать сантиметров короче Голиафа, если его с хвостом брать. Мы с Джес чуть животики не надорвали, когда эти красавцы вздумали ростом меряться! Ну, или длиной…
Мар Дахан оценил своеобразное чувство юмора близнецов. А также взял на заметку тот факт, что Давид подвержен быстрым перепадам настроения. Это свидетельствовало об определенной неустойчивости юношеской психики. Джессика, несмотря на варварскую эмоциональность, была уравновешенней брата.
– Я не видел вашу сестру с коброй.
– И не надейтесь! Джес стесняется Юдифи. Ее еще в школе задразнили, Джес, в смысле. «Сестры! Сладкая парочка!» Она отдала Юдифь деду в зверинец. Дед ей скандал закатил… Вы представляете: дед, гематр из гематров, и скандал! Пустое дело: у нас упрямство – семейная черта. Когда Джес у деда гостит, они с Юдифью спят в обнимку. А с собой никуда не берет. Вот, говорит, замуж выскочу, тогда ладно. Будет муж кобре на меня жаловаться. А так ко мне ни один парень не подойдет!
– Наверное, ваша сестра чувствует себя в безопасности, раз отказалась от кобры. Прошу прощения, мар Штильнер, я вынужден вас ненадолго покинуть. Скоро начнется важный бой, мы с Джессикой не хотим его пропустить. Вы к нам присоединитесь?
– Конечно!
– Обождите меня, пожалуйста. Я вернусь через пять минут.
Уединившись в кабинке туалета, Эзра Дахан заблокировал дверь и активировал сферу уникома. После чего набрал номер, оставленный ему аламом Яффе.
«Он. Не он. Возможно, он. Или нет…»
Луис Пераль рассказывал сыну анекдот о глупом купце, которому хитрый плут поставил условие: не думать о верблюде с тремя горбами. Диего Пераль сходил с ума, заставляя себя не думать об Антоне Пшедерецком и доне Фернане. Один это верблюд или два – не думать, не сравнивать, черт побери! В мозгу маэстро качались весы. На одной чаше лежал убийца, а на другой – случайный спортсмен. Господи, помилуй! Лекарство в этом случае оказывалось хуже болезни.
Шел поединок дня: Антон Пшедерецкий против серокожего тилонца, чье имя маэстро не мог запомнить, как ни старался. Алое облегающее трико создавало удивительный контраст с кожей инопланетника. «Живую статую», с головы до пят облитую стальной краской, некий шутник раскрасил в цвет свежей крови – оригинальный «дизайн» должен был раздражать противника. Но Антон Пшедерецкий ни малейшего дискомфорта не испытывал. Во всяком случае, не больше, чем во время любой другой схватки.
Они наблюдали за боем из ложи: маэстро, мар Дахан и близнецы Штильнеры. Да, еще ужасная зверюга, хвостом таскавшаяся за Давидом. Маэстро не знал, почему со всех сторон к ним не бежит охрана с сетями: вязать хищника. С другой стороны, Ойкумена безумна сверху донизу. Ад надо принимать таким, какой он есть, а не удивляться манерам дьявола. Голиаф безопасен? Хорошо, мар Штильнер. Не надо бояться? Вы очень добры, мар Штильнер. Извините, мне хотелось бы настроить обзорник.
Сообщи брат Джессики, что его монстр на завтрак растерзал дюжину невинных младенцев, Диего вряд ли отреагировал бы иначе. Съел? Я рад, мар Штильнер. У вашего чудовища превосходный аппетит. События валились на Диего Пераля из чертова рога изобилия, и предел насыщения был достигнут. Давид с Голиафом оказались за этим пределом.
Вот только зверь считал иначе.
Диего едва устоял на ногах, когда Голиаф, решив свести знакомство накоротке, потерся о него боком – на уровне подмышки маэстро. Добившись внимания, лигр красноречиво мотнул башкой: давай, мол, чеши. Маэстро вспомнил рыжего котяру Веласкеса, отцова любимца: Веласкес вел себя точно так же. Плохо соображая, что делает, он принялся чесать гиганта за ушами. Мышцы вскоре заныли от усталости, но лигр грозно урчал и требовал добавки.
– Вы ему понравились! – в голосе Давида звучало изумление. – Он обычно первый не знакомится. Голиаф! Оставь в покое сеньора Пераля!