Призыв
Шрифт:
Джон повернулся к ней, и Сью увидела красные следы крови на его груди, щеках, подбородке; кровь была также на его губах и ноздрях.
– Что ты делаешь? – Сью была шокирована и с испугом смотрела на брата, чувствуя унизительный стыд. Он под влиянием.
Джон ухмыльнулся, и она увидела, что его зубы и язык красные.
– Мне нравится твоя кровь, – сказал он.
Девушка скривилась, испытывая отвращение. У слюны во рту появился тошнотный привкус, и ее чуть не вырвало.
Джон взял гигиеническую прокладку, прижал ее
– Я чувствую тебя в этой крови, – сказал он. – Я чувствую запах твоей зрелой киски.
Сью попятилась.
– Я скажу все отцу. Я скажу бабушке.
– Тебя когда-нибудь трахали? Я могу сделать это с тобой, если ты меня пустишь сегодня в свою постель.
Сью обернулась и бросилась прочь по коридору.
– Отец, – позвала она. – Отец!
Позади из ее комнаты послышался звук разбитого стекла. Сью остановилась. Родители и бабушка уже вышли из своих комнат; ее отец завязывал пояс купального халата, а мама и бабушка бежали по коридору, приподняв подолы своих ночных рубашек.
Сью поспешила в свою комнату и добралась до нее одновременно с отцом.
Джон разбил оконное стекло и теперь пытался вынуть осколки, еще остававшиеся в оконной раме. Кровь потоками текла по его рукам, а оставшиеся в раме стеклянные иглы выглядели как элементы проекта поп-арта, обрызганные каплями и капельками крови.
Отец обогнал ее, вбежал в комнату, схватил Джона за плечи и повернул его спиной к окну. Послышался отвратительный влажный шлепок – это юноша ударил окровавленной ладонью отца по лицу.
А потом в комнату вошла бабушка. Она подняла вверх руки и начала петь на каком-то странном, не знакомом Сью диалекте.
Ее песнопения сразу оказали воздействие на Джона. Он опустил вниз руки, напряженные мышцы расслабилась, агрессия исчезла. Сью посмотрела на мать, которая, как и она сама, не понимала, что происходит. Ее бабушка была ведьмой? А если нет, что это было?
Джон захлопал ресницами, потом его глаза закрылись, тело обмякло. Сью прислушивалась к словам, которые тихо напевала бабушка, и ей показалось, что она расслышала китайские слова «зло» и «мать». Но вот Джон упал на руки отцу, и бабушка сразу замолчала.
– Отведите его в ванную, – сказала она. – Я обработаю его раны.
– С ним все будет хорошо? – встревоженно спросила мать.
– Все будет хорошо. Он проспит день, а потом проснется как ни в чем не бывало.
Мать поспешила к отцу, чтобы помочь ему с Джоном.
– Ты можешь сделать так же с капху гирнгси? – спросила Сью. – Поговорить с ним и усыпить его?
Бабушка улыбнулась.
– Я и хотела бы, но не смогу.
– Сью, – сказал отец, протискиваясь мимо нее с истекающим кровью Джоном на руках, – ты будешь сегодня спать в нашей комнате.
– Нет, – твердо сказала бабушка. – Она будет спать со мной.
Сью оставалась в спальне, когда родители и бабушка прошли мимо нее в коридор и внесли Джона в ванную. Она стояла у разбитого окна – холодный ветерок развевал ее волосы – и смотрела, не мигая,
Пастор Уиллер стоял на коленях в пустой церкви и молился, его локти покоились на мягком животе Билла Коуви. Старый хрен умер счастливо, добровольно; и хотя он надеялся, что будет допущен в Царствие Небесное, этого не произойдет. О нет. Уиллер теперь это точно знал.
Место на Небесах было только для сорока, и Иисус спустился на землю, чтобы лично отобрать эти четыре десятка. Он не только отделял зерна от плевел, но и хорошее зерно от плохого.
Издалека Уиллер услышал приглушенный стук молотков.
Завтра.
Второе Пришествие будет завтра.
Электрический импульс пробежал по его телу, и пенис Уиллера затвердел. Теперь уже недолго.
Пастор закрыл глаза. Ему почему-то вспомнился стишок:
Уложи меня в кровать, С девкой, что живет напротив. Трахать, спать и умирать — Боже, я не буду против.Он сильнее сжал руки, готовясь к прощанию с Коуви.
– Аминь.
Пастор открыл глаза и расцепил руки. Потом прижал пальцы к нагому телу Коуви, ощупал его холодный раздутый живот, покрытую седыми волосами грудь. У пастора пересохло во рту; он знал, чего хочет от него Иисус.
Он сделал глубокий вдох, наклонился, укусил Коуви в шею, и когда натекла лужица холодной крови, начал слизывать ее.
Мэру Тиллису было холодно. Засыпая, он, как мумия, завернулся в одеяло, чтобы каждый миллиметр его тела был закрыт, но холодный воздух проник внутрь его кокона, несмотря на все усилия, и теперь он дрожал; в темной комнате был виден пар от его дыхания.
В темной комнате?..
Когда Тиллис засыпал, он не гасил свет.
Мэр неуклюже сел в кровати – ему мешало плотно накрученное одеяло. Он высвободил руки и потянулся влево, нащупывая выключатель ночника. Нажал – ничего. Свет не загорелся.
Потом он вспомнил. Он смотрел телевизор, когда засыпал, – снова показывали сериал «Полевой госпиталь».
Отключили свет. Должно быть, отключили свет. Тиллис пошарил на ночном столике, нашел свои очки и надел их. Теперь у темноты появились оттенки; он смог разглядеть свой комод, письменный стол, тумбу для документов. В комнате не было ничего необычного, ничего, чему в ней не следовало быть, никаких непонятных теней или объектов. И все же он нервничал.
Казалось, кто-то был в комнате вместе с ним. Или что-то.
Его пальцы нащупали сквозь пижаму серебряное распятие, висевшее на цепочке у него на шее. Прикоснувшись к нему, Тиллис почувствовал себя увереннее, но ощущение, что он в комнате не один, не прошло. Он полностью выбрался из-под одеяла и опустил ноги на пол.
Холодный сквознячок дул на его босые ступни из-под кровати.
Инстинктивно, не раздумывая, он отпрыгнул от кровати и бросился к ванной, но замер, схватившись руками за дверной косяк.