Про тебя
Шрифт:
А впрочем, все это действительно пижонство, потеря темпа. Залетел в чужую жизнь, не имеющую ко мне никакого отношения.
Доев сэндвич и допив понаше, закуриваю перед тем, как насладиться кофе, и тут до моего слуха доносится чей-то голос. Не сразу соображаю, что это обращаются ко мне. Поворачиваю голову направо.
Через столик за чашкой кофе с сигаретой в руке смуглолицая девушка.
…Смуглолицая. Та самая. Из снов.
Белозубо улыбается, повторяет по–французски свою фразу, о чём-то просит.
Прикурить! Вот что ей надо — прикурить.
Господи, помилуй! Холод пробегает у меня между лопатками.
Хлопаю глазами в то время, как она подходит со своей сигаретой. Вынимаю из кармана зажигалку, даю прикурить, спрашиваю:
— Ду ю спик инглиш?
Радостно кивает.
Говорю по–английски, что я — писатель из Москвы. У меня к ней вопрос, очень важный.
Заинтригована. Идет к своему столику, возвращается с чашкой кофе, садится рядом.
— Извините, кто вы? Как вас зовут?
— Ясмина.
— Что за имя? Вы француженка?
— Нет. Ливанка. Живу в Париже с мамой и папой, здесь родилась.
— Ясмина, задам странный вопрос. Смотрите прямо на меня. Я никогда вам не снился?
— Что? — растерянно улыбается, поражена. — Нет.
Выхватываю из стаканчика бумажную салфетку, рисую на ней соломенный подстаканник.
— Атакую штуку, вещь, никогда не видели? Не встречалась?
— Нет. Что это?
— О'кей. — Сминаю салфетку.
Не в курсе. Не знает, что явилось ещё одной вехой на моём пути неизвестно куда… Как бы то ни было, нет, не зря толкнуло меня позвонить утром Валере. Надо же было, чтобы он назначил свидание у музея д'Оранжери, чтобы я пришёл раньше, — оказался в этом кафе!
Ясмину, конечно же интересует, кто я такой, почему задал ей свой вопрос, спрашивает, сколько у меня книг, какие.
Отвечаю. А сам всё думаю: чьей же волей я живу, чья воля послала меня в это путешествие? Выходит, своей воли у меня нет? И все предопределено?
Девушка с интересом посматривает на меня.
Понемногу стараюсь прийти в себя. В свою очередь спрашиваю:
— Чем вы занимаетесь?
— Кончаю коммерческий колледж.
Да. Это она со всей её неповторимостью. Милое восточное лицо, ещё хранящее черты детскости.
Внезапно Ясмина показывает куда-то на толпу.
Из её глубины возникает высокий парень в распахнутой у горла чёрной рубашке. По мере приближения к нам глаза его делаются квадратными от удивления. А скорее всего — от ревности.
Ясмина смеётся. Знакомит нас. Когда Эммануэль, так зовут её приятеля, узнает, что я из Москвы, выясняется: его дедушка, художник, тоже знал одного русского — Марка Шагала, участвовал с ним в работе по росписи плафонов Гранд Опера.
Эммануэль тоже художник, учится в Академии. Предлагает немедленно поехать к нему в мастерскую, посмотреть работы и, если мне какая-нибудь понравится, рад подарить на память о Ясмине, о нём, о Париже.
Соблазнительное предложение. Но, во–первых, ни за что не хочу разочаровываться. Парень такой открытый, славный. Что если картины его мне не понравятся? У меня ведь один критерий — хочется, чтоб то или иное произведение изобразительного искусства всегда висело у меня дома на стене, или нет. Вот и все. Никакие модные веяния, чужие, пусть и авторитетные мнения на меня не действуют.
А во–вторых, без пятнадцати пять. Мне пора идти на свидание с Валерой, о чём я и сообщаю влюблённой парочке.
Эммануэль и Ясмина не желают со мной расставаться. Они готовы проводить меня до музея. Оказывается, невдалеке остановка автобуса, можно за десять минут подъехать до пляс де ля Конкорд.
…Валера Новицкий сидит на одном из стульчиков, беспорядочно расставленных по изумрудному газону у входа в музей. Крошит прыгающим, перепархивающим воробьям остатки то ли бутерброда, то ли круассана. Издали — жалкое зрелище, типичный старикан на пенсии.
— Бонжур! Знакомься, — представляю своих новых друзей.
Валера вскакивает, галантно целует ручку Ясмине, здоровается с Эммануэлем.
— Какая красивая девушка! Шахрезада! Где ты её подцепил? Они французы?
Через секунду переходит на французский. Завладевает вниманием молодых людей, сколько могу понять, обрушивает на них водопад исторических сведений о Тюильри, о Людовике, о Марии–Антуанетте, о всех зданиях, окружающих прославленную площадь.
Массивный бородатый человек в шортах, выйдя из музея, с любопытством прислушивается', подходит ближе.
— Американ? — обращается к нему Валера и, получив подтверждение, немедленно переходит на английский. — История пляс де ля Конкорд. Уникальная экскурсия!
Стайка японок, не дойдя до входа в музей, тоже присоединяется к нам, начинает щёлкать фотокамерами.
Когда вокруг Валеры собирается человек двадцать, Эммануэль подзывает меня:
— Извините, мы все это знаем. Очень жаль, что вы должны быть с вашим другом. Мы бы все-таки хотели вас видеть. Завтра воскресенье. Приходите ко мне в мастерскую на обед. Запишите, пожалуйста, телефон. Я встречу у метро, чтобы вам не пришлось искать.
Благодарю. Записываю. Обещая непременно прийти. Хотя мучительно чувствую, что вижу этих людей последний раз в жизни.
На прощание Ясмина улыбается мне. Как во сне. Точно так же.
Заметив, что Эммануэль и Ясмина уходят, Валера кидается за ними, всучивает визитную карточку. Идет обратно, морщится: еле волочит ноги.
— Финиш! — объявляет он, опускаясь на стульчик и закуривая. Равнодушно принимает подаваемые ему франки и доллары.
— Посиди со мной, — просит он. — пять–десять минут, и всё пройдёт. Схватывает голень на одной ноге, стопу — на другой. Эндартериит, слыхал?