Про тебя
Шрифт:
Доводит до метро. Вместе опускаемся к турникету. Под землёй фотографирует меня у рекламного плаката с портретом Патрисии Каас.
Возвращает аппарат. Завистливо следит за тем, как два долговязых, затянутых в чёрную кожу парня с разбега перепрыгивают через турникет, чтобы не платить за билеты.
Прощается. Уходит наверх со своим пакетиком, в котором осталось несколько бананов.
…Тихая и пустынная улица Буа де Булонь во всю длину уютно освещена фонарями. Их отблеск лежит на гофрированных воротах подземных гаражей, на зелени устремлённых в черноту неба деревьев. Навстречу с пуделем на поводке шествует дама в меховой накидке. И вправду холодает. «Октябрь уж наступил…».
Не очень уверенно нахожу дом, нажимаю на одну из кнопок домофона у подъезда из чёрного мрамора. Массивная парадная дверь отворяется.
Поднимаюсь по лестнице из холла на первый этаж. Ирина встречает на пороге квартиры. Заплаканная.
— Ирочка, в чём дело? Что случилось?
— Отлупила Женьку. Заходите.
— Что-то все-таки случилось?
— Боря перед отъездом в аэропорт подарил ей куклу, стодолларовую. Эта паршивка подбросила её в воздух, разбежалась, дала пенделя. Сломала, конечно. Кошмар. Мы обе зависим от них, этих родственников…
— Знаю. Где она?
— У себя. Наревелась. Спит. Скажите, что мне с ней делать? Не понимаю её, не справляюсь. У всех дети как дети, а у меня — ужас. Будете ужинать?
— Спасибо. Сыт.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
С утра было пасмурно. Теперь же, к девяти, как говорят на Украине, развиднелось.
Оказывается, открыв вторую дверь гостиной, можно шагнуть прямо в крохотный дворик, где растут несколько кустов роз и хризантем, у стены валяется лейка и Женькин мяч с изображением земных материков. Здесь я и курю, сидя в шезлонге, дожидаясь пока проснутся Ирина и Женя.
Почти всю ночь глаз не сомкнул. Все-таки здорово шарахнуло явление Ясмины. Такие стрессы не каждый день бывают.
Когда умывался, даже специально бросил испытующий взгляд в зеркало — не изменилось ли что-то во мне. Вроде седины не прибавилось.
Постирал в раковине синюю рубаху, подаренную Кристо Хесусом, повесил на сушку.
Теперь ёжусь в накинутой на плечи куртке. Тишина. Девочки все не просыпаются. Почему-то тянет поведать Ирине об этой загадочной истории, хоть с кем-нибудь поделиться.
Не поймут. Не поверят. И вообще о таких вещах нельзя растрёпывать попусту.
Если б не ты, я бы взорвался от напряжения. Ощущение тебя рядом — величайшее счастье, выстраданное мною за жизнь… Так вот, скажи, а Ясмина, что толкнуло Ясмину назначить свидание Эммануэлю в то же время, в том же кафе, где объявился я? Что толкнуло её попросить огонька именно у меня? Как малый ребёнок перед букварём судьбы, разглядываю непонятные страницы…
Доброе утро! Женька уже соизволила приступить к завтраку. Вот ваша рубашка, я высушила её утюгом, отгладила. — Ирина подаёт идеально выглаженную рубаху. — Идемте к столу. Вы когда-нибудь пробовали сыр «Каприз Бога»?
Надеваю рубаху, ещё тёплую.
Во время завтрака выясняется, что улетевший в Торонто Борис оставил для меня запечатанный пакет.
Женя, подозрительно прищурясь, смотрит, как я вынимаю из него коробочку с мужскими духами «Ален Делон», электронную зажигалку, изящный брелок для ключей, баллон «Вильяме» с пеной для бритья и бритвенный станок «Жиллет» с запасом сменных головок.
Вот как устроен человек — вчера я этого Бориса Раппопорта чуть ли не возненавидел, сейчас растроганно перебираю подарки. Запомнил Боря, что мне нечем было побриться…
Девочка не спускает с меня глаз… Она наверняка знает — я в курсе того, что она вчера вечером натворила с куклой.
Складываю сувениры обратно в пакет, с показным равнодушием отодвигаю в сторону.
Кажется, Ирина просекла ситуацию. С любопытством наблюдает за мной и Женей.
Я в тупике. Если откажусь от вовсе не необходимых для меня вещиц, выйдет ложь, лицемерие. Если приму — прервётся контакт, возникший между мной и предельно искренним существом шести с половиной лет.
— Женя, а что если мы поделим пакет сокровищ, мне зажигалку и то, что для бритья, тебе — духи и брелок?
— Это мужские духи, — ревниво вмешивается мать.
— Ничего. Ты мне никогда брелоков не покупаешь. И духов тоже. Дай понюхать.
Отдаю Жене духи и брелок. Мать, сокрушённо покачивая головой, следит за тем, как девочка откупоривает флакон. А я допиваю кофе и перехожу из кухни в гостиную, набираю номер Валеры.
— Старина, вчера я совсем забыл, что сегодня воскресенье! Мой крест пасти сына с утра до вечера. — сообщает Валера.
— Ладно. Предоставишь мне свои конечности завтра.
— В понедельник? Решительно не смогу. Мне сосватали компанию новых русских, потащусь с ними показывать город. На весь день. А давай во вторник?
— Не знаю, Валера, как насчёт вторника, я ведь тут не навечно. Телефон я тебе дал. Звони, когда будешь свободен. Привет.
Я раздражён. Это Валера должен меня уговаривать встретиться, а не я его, разве не так?
Ирина входит в гостиную, смотрит на стенные часы. Она чем-то недовольна. Поскольку я не владею французским, прошу её позвонить в монастырь под Парижем, куда на днях должен приехать автобус. Чего доброго разминусь с ним, этого мне ещё не хватает.
Ирина дозванивается в монастырь. Там просят подождать, за кем-то пошли. Ждем.
Зачем я так сухо попрощался с Валерой. Ведь у него, действительно, ситуация не из лёгких, вертится, как уж на сковородке.
— Автобус должен прийти завтра, во второй половине дня, — сообщает Ирина, поговорив с кем-то по телефону. — Между прочим, поневоле из кухни слышала ваш разговор с Валерой. Напрасны вы дали мой номер этому липкому типу.
— Извините. Кругом виноват.
— Ничего! — Ирина поднимается от столика с телефоном, снова взглядывает на часы. — Это вы извините меня, вчера не смогла уделить вам внимания. Получается, у вас на Париж остаётся чуть более суток… А знаете что? Через двадцать минут подъедет одна богатая дама — мадам Одилия. Вздумала в шестьдесят восемь лет начать учиться игре на скрипке… Это кошмар моей жизни. Нет музыкального слуха, ничего, кроме амбиции и денег. Не имею возможности послать её к чёрту, отказать в уроках. Какие у вас на сегодня планы? Если подождёте полтора часа — поедем кататься на весь день, куда хотите, хоть в Версаль.