Проблема 92
Шрифт:
Внешне Абрам Федорович почти не изменился. Флерова он принял с неизменным радушием и доброжелательностью.
— Сейчас мы его как следует накормим, — подмигнул Абрам Федорович жене. — Для военного человека это первое дело.
— Спасибо, — решительно отказался Флеров. — Я только из-за стола.
— Честно, Георгий Николаевич? — Иоффе недоверчиво прищурил глаз. — Без церемоний?
— Честное курсантское, — по-пионерски отсалютовал Флеров. — Совершенно сыт, а вот поговорить очень надо.
— А как устроились?
— Пока не устроился.
— Тогда переночуете у нас, а утром мы что-нибудь
— Спасибо, Абрам Федорович, — Флеров почувствовал, что Иоффе не начнет говорить о делах, пока окончательно не установит, что у нежданного ночного гостя все в полном порядке, и, опережая новый вопрос, скороговоркой объяснил: — Меня отпустили с курсов всего на несколько дней, и, кроме жилья, я ни в чем не нуждаюсь, — он мысленно улыбнулся, вспомнив доброе старое время, когда одолжить у «Папы» денег было все равно, что стрельнуть папиросу. — Выдали мне командировочные, а также продовольственные талоны… Одним словом, экипирован.
— Да? В таком случае прошу, — Иоффе взял лампу с закопченным стеклом и, легонько прикрутив фитиль, переставил ее на письменный стол, тумба которого была укреплена половинками кирпича. Сев за стол, он положил перед собой стопку бумаги и карандаш.
Флеров взял табуретку и устроился рядом.
— Ношусь с дикими идеями, — без лишних слов начал он. — Хотелось бы возобновить работу над ураном.
— Понимаю! Идеи не дикие, но, как бы это сказать поточнее, — он пошевелил пальцами, — несколько преждевременные.
— Почему же преждевременные, Абрам Федорович?
— Разве вы сами не знаете? Что сейчас важнее всего для страны? Урановая бомба или танковая броня? Причем новую непробиваемую броню мы можем дать не когда-то там, в неопределенном будущем, а уже через месяц. Или возьмите радиолокацию, противоминное размагничивание… Вы можете сказать, что на сегодня урановая проблема важнее?
— Нет, — с усилием сказал Флеров и опустил голову.
— И я тоже не могу.
— Но завтра или через несколько месяцев именно урановая бомба может стать важнее всего. Это я могу сказать с уверенностью.
— К сожалению, мы очень мало успели сделать, чтобы решить эту проблему в сравнительно короткие сроки.
— Нет, успели-то мы не так уж мало… Нужна серия совсем простых экспериментов, чтобы вплотную приблизиться к решению.
— Каких именно?
— Прежде всего, исследовать реакции на быстрых нейтронах. Эти высокоэнергичные процессы помогут нам понять, в каком направлении двигаться дальше. В том, что для реализации ядерного взрыва годится именно легкий изотоп урана и еще протактиний, сомнений нет…
— Погодите-ка, не спешите, — остановил его Иоффе. — Во-первых, это ясно далеко не до конца. И могут быть вполне обоснованные сомнения даже по поводу цепной реакции в чистом уране двести тридцать пять на быстрых нейтронах.
— Для этого-то и необходимы контрольные опыты.
— Допустим. Но где вы возьмете уран двести тридцать пять, а тем более протактиний? Проблема получения и разделения пригодных для деления изотопов, насколько мне известно, практически не разрешена.
— Если будет полная уверенность в том, что ядерная бомба реальна, ее разрешат.
— Вот видите, Георгий Николаевич, одно «если» нагромождается на другое, а той уверенности, о которой
— У меня есть. Теоретически я разобрал все мыслимые осложнения, которые могли бы помешать взрыву. Если позволите, я покажу вам, что у меня получилось. Тетрадь с расчетами при мне. Вот!
Иоффе придвинул к себе лампу и углубился в чтение. Он по-прежнему схватывал все на лету, да и сама проблема не была для него новой. Не прошло и десяти минут, как он задал первый вопрос.
— Для системы с замедлителем вы предлагаете тяжелую воду?
— Нет. Ее производство сложно и дорого. Перед самой войной Игорь Васильевич поставил вопрос об использовании для замедления легких ядер…
— Ну и…?
— Вот я и решил попробовать гелий.
— Гелия у нас почти нет, — сухо сказал Иоффе. — И вообще пригодность его для замедления не проверена опытом.
Флеров закусил губу. Что он мог возразить академику? Иоффе был прав.
— Но это, как говорят, полбеды, — вздохнул Иоффе. — С этим мы бы как-нибудь справились. Но все гораздо сложнее. Я, как вы знаете, неисправимый оптимист. И я верю, что дело действительно обстоит именно так, как вам представляется. Но ведь до практики еще очень и очень далеко. Даже самые скромные опыты поставить будет чрезвычайно трудно. Большая часть оборудования осталась в Ленинграде. А то, что удалось вывезти, пребывает пока в упакованном состоянии. Такова реальность, Георгий Николаевич, и было бы ошибкой ее игнорировать. Жизнь в Казани не столь легка, как это может показаться. Вести научные исследования, я говорю об экспериментальной работе, практически не удается. Даже в учреждения электроэнергия подается с перебоями, — он легонько щелкнул ламповое стекло, — не говоря уж о квартирах… Подчас мы делаем невозможное, чтобы не прерывались работы по оборонной тематике.
— Я понимаю, Абрам Федорович, — угрюмо выдохнул Флеров. — Даже если бы была полная уверенность, что ядерную бомбу можно построить в считанные месяцы, то все равно…
— Не надо спешить с выводами! — остановил его Иоффе. — Давайте послушаем, что скажут другие специалисты. Ведь то, что кажется сегодня немыслимым, может на другой день сделаться возможным. Обстоятельства меняются. И меняются к лучшему. Возьмите хотя бы победу под Москвой! Поэтому, если уверенность, о которой вы только что сказали, будет, найдутся и средства и силы. Но сейчас такой уверенности нет, иначе Игорь Васильевич Курчатов не занимался бы морскими минами. Я Вас не убедил?
— Отчасти убедили, Абрам Федорович.
— Только отчасти? В чем же вы со мной не согласны?
— Я согласен со всем. Вы правы, рисуя передо мной реальное положение вещей. Но в одном я по-прежнему уверен стопроцентно: урановую проблему надо продолжать! И я напишу об этом Курчатову в Севастополь.
— От него давно нет писем, — помрачнел Иоффе.
— Да, знаю, — кивнул Флеров. — Он ни разу мне не ответил.
РАДИОМАСКИРОВКА
С моря казалось, что горит весь город. Над Севастопольской бухтой стлалась плотная завеса дыма. В безветренные дни он поднимался клубящейся стеной, за которой едва угадывался бледный солнечный диск, похожий больше на полную луну в промозглой осенней ночи.