Пробуждение Посейдона
Шрифт:
Вскоре настали последние месяцы, а затем и последние недели. Гома ожидала, что Ру выразит опасения по мере приближения дня отъезда, но на самом деле он был непреклонен, отказываясь признавать малейшие сомнения. Возможно, это был блеф, но если так, то он был чрезвычайно убедительным.
Гоме хотелось бы, чтобы она разделяла такую же решимость. По мере того как шел обратный отсчет дней, перспектива отлета начала все сильнее сказываться на ее эмоциях. Она поймала себя на том, что зацикливается на аспектах своего мира, которые до этого воспринимала как должное, заново оценивая их теперь, когда знала, что их у нее отнимут: специфический сезонный привкус морского бриза в это время года, тяжелый от груза микроорганизмов; набухающее солнце в сумерках, созревающее когда оно встречалось с горизонтом; узоры облаков в виде конских хвостов; блеск и мерцание колец, которые, несмотря на их происхождение, были, несомненно, прекрасны. Даже созвездия, изуродованные и вытесненные из своих классических форм - они подверглись бы дальнейшему отчуждению с высоты Глизе 163. Скоро наступит последнее утро, последний день, последний закат. Она измеряла свою жизнь этими мыслями, а затем упрекала себя за то, что просто не наслаждалась такими удовольствиями, пока еще могла. Мысль об уходе из Крусибла заставила ее оцепенеть от самобичевания, пронзенная чувством, что она совершает акт серьезного предательства по отношению к самому миру.
Обычно она чувствовала себя лучше после разговора с Ндеге.
– Ты привыкнешь, - сказала та своей дочери. Она говорила одно и то же, раз за разом.
– Вот что происходит. Моя мать покинула Землю и больше никогда ее не видела. Но она прожила свою жизнь и никогда не оглядывалась назад через плечо. Ты сделаешь то же самое.
– Это разорвет меня на части в тот день, когда я уйду.
– Так и будет. Но ты поправишься. Мы все выздоравливаем.
Им разрешили прогуляться по парку под негласным наблюдением, но по какой-то причине Ндеге настояла на том, чтобы Гома вернулась в дом. Теперь они были одни за ее столиком, и Гома спокойно осознавала, который час, и тот факт, что она хотела бы быть в слоновьем заповеднике до наступления вечера.
– Завтра мне нужно быть в Намбозе, - сказала она, - но через несколько дней я вернусь в Гочан.
– Я уверена, что так и будет. Но прежде чем ты уйдешь, я хотела бы дать тебе кое-что.
– Ты и не обязана это делать. Я не смогу много взять с собой на корабль.
– Не сможешь или не захочешь?
У Гомы не было ответа на этот вопрос.
На столе стояла темная деревянная шкатулка, которую Гома не узнала. Ндеге открыла крышку, обнаружив гнездо из папиросной бумаги. Она осторожно отодвинула бумагу, положила ее рядом с коробкой, а затем достала шесть фигурок в индивидуальной упаковке. Она вытащила каждую из тканевого кокона и разложила их на столе в порядке их размера. Это была семья из шести деревянных слонов, каждый из которых был установлен на грубом черном постаменте.
– Ты видела это раньше?
– Я не уверена.
– Они очень старые и очень много путешествовали. Они принадлежали Юнис, потом Джеффри, потом моей матери, а потом и мне. Они никогда раньше не распадались, эта семья. Но я думаю, что время пришло.
– Ндеге сгруппировала слонов в три пары, каждая из которых состояла из слона большего и меньшего размера. Она несколько секунд смотрела на перестановку, прежде чем произвести замену между двумя парами.
– Два останутся со мной. Два пойдут с тобой, и два пойдут с Мпоси. Талисманы на удачу. Я надеюсь, что вселенная приложит все усилия, чтобы однажды снова собрать слонов вместе. Я не склонна к мистическому мышлению, но позволю себе одну оплошность.
– Спасибо, - сказала Гома, испытывая тихое облегчение оттого, что подарок вряд ли мог ее смутить. Слоники были маленькими и очаровательно вырезанными, и она оценила этот жест.
– Есть кое-что еще.
Гома откинулась на спинку стула, упрекая себя за то, что думала, что все когда-нибудь будет так просто.
– Прямо сейчас?
Ндеге со скрипом поднялась со своего стула, подошла к книжному шкафу - тому самому, где она хранила записку от Травертина, - и вернулась с тремя своими тетрадями в черных переплетах. Она положила их на стол рядом с коробкой и семейством слонов.
Она предложила одну из них Гоме для осмотра.
– Ты, наверное, видела меня с ними, но сомневаюсь, что ты когда-нибудь рассматривала их внимательно.
Гома открыла страницы. Они были не разлинованы и заполнены рукой ее матери. Очень мало из этого было обычной письменностью. Там были страницы за страницами, испещренные извилистыми угловатыми иероглифами, похожими на узоры, образованные костяшками домино. Иногда посередине страницы проходила строка, а по обе стороны от нее располагались символы, соединенные переплетением стрелок.
– Это грамматика Мандалы, - сказала Гома, проводя пальцем по правой колонке на одной из страниц.
– Язык М-строителей. Верно?
– Ты узнаешь это.
– Да, но это не то же самое, что понимать это так, как можешь ты.
– Тебе не нужно винить себя. Они все усложнили. Книги заперты в библиотеках, прямой доступ к Мандале строго контролируется...
– Ндеге с отвращением покачала головой.
– Что это за другие символы?
– спросила Гома, указывая на левую колонну, которая, казалось, состояла из фигур из палочек в различных позах, безголовых скелетообразных мужчин с загогулинами и зигзагами вместо конечностей.
– Они не являются частью грамматики Мандалы, не так ли?
– Нет - это элементы синтаксиса Чибеса.
– Это...?
– Набор формальных соотношений, лежащих в основе как классической чибесовской, так и пост-чибесовской физики.
– Не понимаю.
– Гома пристально смотрела на пересекающиеся линии, стрелки и развилки, подразумевающие логическую связь между двумя наборами символов, синтаксисом Чибеса и грамматикой Мандалы.
– Одна из них - инопланетные письмена, которые мы нашли на Крусибле. Другой - это... здесь не может быть никакой связи, мама. Это человеческое изобретение. Чибеса изобрела синтаксис для выполнения своих вычислений.
Ндеге бросила на нее суровый укоризненный взгляд.
– Знаю, это было давно, но ты могла бы, по крайней мере, почтить Мемфиса Чибеса своим достоинством и вспомнить, что он был мужчиной.
Гома не была уверена, что когда-либо слышала имя Чибеса. Было довольно странно думать о том, что эта мифическая фигура родилась, как и любой другой человек.
– Вы были с ним знакомы?
– Боже мой, нет. Мемфис умер... Ну, это было до смешного давно, прежде чем я родилась. Однако Юнис знала его. Послушай, здесь нет необходимости ворошить старую землю. Просто признай, что Чибесу протянули руку помощи в формулировании своей теории - что она берет свое начало в царапинах, найденных Юнис на куске скалы на Фобосе, одном из спутников Марса.
– Царапины?
– Ключи к новой физике. Космические граффити, если хочешь - своего рода безответственное озорство, оставленное кем-то или чем-то, кто не знал и не заботился о том, каковы будут последствия тысячи или миллионы лет спустя.
Гома предположила, по крайней мере временно, что ее мать, возможно, бредит. Ни в одном из предыдущих разговоров между ними, ни в какой момент жизни Гомы, об этом не упоминалось ни словом. Но ничто в поведении Ндеге не выдавало замешательства.
– Как... Фобос?
– Гома покачала головой, пытаясь рассеять сгущающийся ментальный туман.
– Какое отношение Фобос имеет к Мандале? Мандала является продуктом гипотетической инопланетной цивилизации - М-строителей. Насколько нам известно, Хранители - это нечто совершенно иное. Теперь ты просишь меня признать, что Юнис обнаружила остатки другой инопланетной культуры за столетия до всего этого?