Пробуждение
Шрифт:
Положение его осложнялось. Он никогда в жизни не предполагал ездить без билета в поездах дальнего следования, а, судя по всему, поезд был именно такого рода. Спрашивать, куда идет поезд, было уж совсем нелепо.
Некоторое время Петр автоматически шел по вагонам. Двери захлопывались за ним, грохотали на переходах тормозные площадки. Люди ходили по всему составу, толпились в тамбуре, устраивались, в купированных вагонах и в мягких двери были раскрыты - жара - и двери и окна.
Перед буфетом толпилась очередь, в общих
В одном из тамбуров Петр приостановился, высунул голову в раскрытое окно.
Потом - чуть ли не по плечи.
Пригород, сосны, пруд с купальщиками, ветер.
Рельсы внизу пересекались, жарко сверкали, битый белый кирпич на железнодорожных откосах слепил.
Женщины в желтых майках, в платках до бровей работали у переезда. Пахло горячим асфальтом, блеснул мазут - лужей.
Петр шел по вагонам, надеясь где-нибудь устроиться и найти безопасное место на случай - неминуемый, как он представлял, - появления контролеров.
Такого счастливого вагона, конечно, не было в целом мире, и Петр это отлично сознавал, но, однако, упрямо шел по составу, пока, сразу за вагоном-рестораном, не уперся в дверь, и дверь никак не открывалась.
– Там уже паровоз, - сказал ему какой-то пассажир, курящий в тамбуре, - чего туда идти?
И на самом деле, идти туда было совершенно незачем.
Петр, помявшись и стесняясь отчего-то самого факта, что он вот постучался, при людях, в дверь самого паровоза, тронулся в обратный путь.
Общий вагон уже вполне обжился, как-то весь утрясся - появились даже свободные места, и в нем было прохладно от обилия раскрытых с обеих сторон окон, и он выглядел как-то спокойней - в смысле контролеров - так казалось Петру.
Он так устал от переходов, беготни, улиц, жары, взмокшей рубашки и всего этого бесконечного дня, что с такой радостью и быстротой устремился на свободное место у окна, что даже обратил на себя внимание сидевшего на лавке семейства, занятого едой.
– Здесь свободно?
– спросил Петр, уже присев.
Ему кивнули.
Он благодарно откликнулся:
– Спасибо.
Его разглядывали, впрочем, недолго.
Петр взял со стола журнал, листнул. Картинка. Текст.
Он приблизил журнал к самым глазам, локоть уперся в подоконник.
Такой прохладой повеяло из окна - и он вдруг заснул, как провалился в темноту.
Его разбудили.
Он поднял голову, не соображая в первые мгновенья, где он, что с ним, не слыша слов, обращенных к нему.
За окном - ранние сумерки.
Поезд стоит.
Лес, закат над деревьями, розовый.
– Ваш билет, гражданин, - говорил ему контролер.
– ...Билет где? Предъявите, - повторил контролер.
–
– Петр поднялся.
– Понимаете, какое дело. Нет билета.
Купе смотрело на него с удивлением. Петр смутился.
– Как это нет? Каким образом?
– повторил контролер.
– Нет, и все. Да вы не волнуйтесь. Я сойду сейчас. Это какая станция?
– Петру хотелось скорее выйти отсюда.
Его вели по вагону, к выходу.
– Это не станция, а разъезд, - говорил контролер, все же удивленный таким поворотом событий.
– Взрослый человек, а без билета. И, кажется, вроде и не пьяный...
Петр шел молча.
– Вам куда вообще надо?
– спросил контролер, идущий позади Петра. Места еще будут...
– Да нет, спасибо, мне как раз сюда и надо. Спасибо.
– И он спрыгнул на землю - платформы здесь не было.
Разъезд и вправду был невелик. Сады подступали к железнодорожному полотну. Яблоки светились в темноте. Слышался чей-то смех. Первые звезды вспыхивали - и жара к вечеру спала, а может быть, уже здесь и воздух был совсем другой, и тихо как-то по-необычному, и голоса слышны далеко, гудки.
Тут же, у вагонов, немногочисленные женщины в платках, босоногие девчонки и расторопные ребята торговали ягодами, семечками, полкурицей, горячей, в газете, молоком, отварной картошкой с луком, огурцами. Много было хорошего, да денег у Петра, как выяснилось, была только какая-то мелочь - по всем карманам искал.
Он шел мимо товарного состава, стоявшего рядом с пассажирским и застрявшего на этом разъезде, вероятно, по сходным причинам.
На платформах, прикрытые брезентом, стояли машины, станки в ящиках, огромные желтые катушки с кабелем и еще что-то, размещенное плотно, пронумерованное черными цифрами.
В раскрытых дверях большого транспортного вагона (двери широкие, раздвижные, находятся посередине) стояла девушка в светлом сарафане, в тапочках.
Взгляд ее, рассеянно обозревавший все вокруг, не выделял ничего, а лишь задерживался на отдельных предметах, равных в ее полусонном состоянии, - то на фонаре светофора, то на козе, бродившей между шпал, то на ярком окне пассажирского поезда напротив, то уж совсем не неопределенном - долго смотрела в степь, и наконец она увидела Петра, бредущего между путей.
Она была очень красива и понимала это, понимала, что пройти мимо нее просто так невозможно. Не было еще такого человека.
Рассматривая Петра с высоты своего положения, из дверей вагона, она обратилась к нему, как привыкла обращаться к любому, в полной уверенности, что всегда получит ответ.
– Это какая станция?
– Понятия не имею.
– Петр еще издали заметил ее.
Она стояла над ним, загорелая, чуть сонная, помахивая ногой в тапочке.
– А долго стоять?
– спросила девушка, глядя на него ленивыми глазами.