Пробуждение
Шрифт:
Петр протолкался к кассам.
– На Москву у вас билета нет? Одного.
– Нет! Нет! И не будет, - говорила в сотый раз кассирша.
– Я не машина, чтобы всем повторять. Грозы. Полоса гроз.
– Странно, а здесь - жара, - сказал Петр. Он взглянул на цены билетов. До Москвы 37 рублей 40 коп. Порылся в карманах. Мелочь. Зажигалка. Правда, очень хорошая. Авторучка. Часы...
Через некоторое время он стоял в просторном зале туалета, где перед зеркалами во всю стену мылись и чистились многочисленные
Петр осматривал каждого.
Может, этому, в пижаме?
Нет.
А этому, в плаще, в шляпе?
А этот - мальчишка еще.
У солдата денег, конечно, нет.
А вот с этим.
Разве если попытаться. Рискнем.
Он подошел к человеку, который причесывался перед окном.
Пожилой человек. Средних лет. Костюм - скромный.
– Простите...
– сказал Петр.
– Да, - обернулся человек и посмотрел на Петра, как ему показалось, с пристальным вниманием, отчего Петр вдруг очень смутился, но все-таки довольно твердым и даже несколько развязным голосом произнес:
– Вам не нужны часы швейцарские, антимагнитные, с противоударным устройством в золотом корпусе? И еще: число выскакивает.
– Он показал на часы.
– Заводить не нужно. Заводятся взмахом руки.
– Махнул рукой с часами.
– Да... Вы что?
– изумленно, с возмущением сказал человек.
– За кого вы меня принимаете? Я милицию сейчас вызову! Уберите ваши часы!
– И быстро прошел мимо Петра к выходу.
Петр опустил часы в карман, сглотнул слюну.
Выпил воды из-под крана.
Посмотрел впервые за все время на себя в зеркало.
Да, в таком виде часы не продают, а отбирают на больших и малых дорогах.
Из зеркала на Петра смотрел небритый парень в некогда белой, а теперь почти черной рубашке (следствие ночевок в транспортных вагонах и рудничной пыли), заметно осунувшийся, загорелый слегка, а может, просто неумытый, в мятом пиджаке.
Но глаз у человека был, в общем, ничего.
Он себе таким отчасти даже понравился.
Видеть себя таким давно не привык, да и вообще все это очень странно, и неизвестно, что там впереди, а пока что Петр снял пиджак, вытряхнул его в окно, во двор, снял рубашку.
Мыла не было.
Огляделся.
Рядом брился солдат в рубашке. С интересом следил за действиями Петра.
Тут же протянул мыло.
– Нейлоновая?
– кивнул на рубашку.
– Удобная вещь в командировках. У меня дома, в гражданке, тоже есть. Индийская, по-моему.
Рубашка, уже чистая, покачивалась в раскрытой раме окна. Петр мылся до пояса. Руки до кистей и шея у него черные.
– Солдатский загар!
– говорит ему его сосед.
– Пускай и солдатский. Хорошая вода. Мыла много.
Лицо, помолодевшее после бритвы.
Еще непросохшая
Пригладил волосы, вышел на солнце, чувствуя себя готовым для борьбы и действий.
Но вокруг была та же асфальтная площадь перед зданием аэропорта.
Ветер рвал парусиновый полосатый сачок над крышей.
Впереди, за выжженной травой, поднималось и нестерпимо пылало на солнце новое здание ангара.
Там толпились люди, было заметно какое-то оживление, и Петр направился туда.
Ангар был весь уставлен раскладушками. Здесь поселялись семьями, жили почти семейно, бок о бок совсем случайные люди, делились куревом, пивом, когда пиво тут появлялось, новостями, газетами, кипятком и разными историями из жизни.
Проход между стоявшими плотно койками был очень узок и относителен. Порядок здесь навести было невозможно, хотя какая-то женщина в халате стыдила двух здоровенных парней за какие-то прегрешения, а те, черти, спали и ничего не слушали.
Отдельно сидели молодые военные с женами и детьми.
Лейтенанты, отправляющиеся в самые дальние концы Союза. Весь их нехитрый скарб был с ними и весь их дом, с женами, спящими детьми, швейными машинками, узлами.
Кто-то добровольно играл для всех на гитаре, и вокруг него толпились люди - подходили, отходили. Песни были разные. Три девушки стояли в первом же ряду напротив гитариста и пели все, пели очень хорошо, в три голоса, похожие на сестер, в одинаковых платках, в платьях с зелеными воротниками.
Группой собрались ребята и девчонки в спортивных костюмах, рядом в деревянных рамах стояли разобранные велосипеды.
Все куда-то ехали, перемещались по огромной стране, ждали вылета с нетерпением, оглядывались вокруг, легко входили в новую для себя жизнь, впрочем, для многих такая жизнь была обыкновением, нормой - посмотрите на строителей, эти везде дома, сдвинули раскладушки, спорят о чем-то, смеются, говорят громко, но, если попросить, сбавляют тон, а потом снова забывают, увлеченные разговором.
Койка в ангаре стоила рубль в сутки.
Петр на всякий случай встал в длинную очередь за квитанциями на постель.
Очередь двигалась медленно, по самой жаре.
Люди отходили, возвращались.
Нигде так не вслушиваются в тишину, как на аэродроме в часы, когда он закрыт и нет ни взлетающих, ни выруливающих по полосе машин, ни тех, что садятся, низко пролетая над крышами поселка.
И когда вдруг в этом безнадежном ожидании раздался негромкий, но такой знакомый стрекот подлетающего, но еще никому невидимого самолета, люди начали искать его глазами.
Вертолет выскочил как-то внезапно, из-за аэродромных пристроек. Зашел со стороны солнца и сел. Над ним встала пыль.