Пробуждение
Шрифт:
Коричневые маленькие глаза его злобно блеснули. Медно-красное, обожженное солнцем лицо расплылось в угодливой, льстивой улыбке.
— Подойти бы на миноносце, ваше благородие, со стороны Уссурийского да и жахнуть — сдались бы. Сцапали бы всех сразу, без пролития крови…
Возмущенный словами Цуканова, я смолчал. «Недаром же матросы называют тебя барабанной шкурой, — подумал я. — Какая лакейская душа!»
Я представил себе людей, мечущихся в западне, со смертной тоской в сердцах, почувствовал всю отчаянность их положения.
Это был даже не лес, где они скрылись, а чудом сохранившийся клочок шумевшей здесь когда-то тайги.
Спрятаться там и снасти жизнь было невозможно. Это была лишь оттяжка неминуемой жестокой расплаты.
Отпустив Цуканова, я заметался но каюте, словно в клетке. Восстание в Диомиде представилось мне с жуткой ясностью. Я увидел мглистый, туманный рассвет и розоватый огонь из пулеметных глоток. Почувствовал горячий запах сгоревшего пороха. Увидел Вику, торопливо шагающую впереди минеров, потом бесстрашно бегущую навстречу свинцовому ливню.
«Где бы она ни находилась — ей грозит смертельная опасность. Как спасти ее? Где искать?»
Я одевался, чтобы поехать в Диомид, когда доложили, что меня хочет видеть какой-то штатский.
В каюту вошел Дормидонт Нашиванкин. Он был встревожен, имел усталый вид.
— Я принес вам письмо, — глухо произнес он, расстегивая плащ и раскрывая на груди клинышек тельняшки.
«Из Диомида и переоделся наспех», — подумал я.
— Спасибо, Дормидонт, — с трудом сдерживая волнение, ответил я.
«Вика жива! От кого же еще он мог принести письмо». Я торопливо разорвал конверт и прочитал:
«Дорогой Алексей!
Жду тебя сегодня в семь часов вечера. Приходи обязательно. Ты очень нужен. Меня найдешь на Суйфунской, 21, во дворе направо, первая дверь».
Подписи не было.
— Спасибо, Дормидонт, — еще раз сказал я. Он не уходил, хотя повернулся было, чтобы уйти. Остановился в нерешительности и нервно комкал в руке снятую по привычке фуражку.
— Товарищ Надя зовет вас по очень важному делу, — тихо сказал Дормидонт.
— По письму вижу, что по важному.
— Дело это важное, Алексей Петрович, для всех нас, матросов, да и не только матросов… это самое важное для хороших людей, что только может быть, — волнуясь, проговорил он.
— Я оденусь только… и иду.
— Мы все на «Скором» помним… надеемся на вас… Вы…
Перед тем как уйти, Дормидонт пристально посмотрел на меня, словно хотел прочесть во мне что-то.
«Я спасу Вику, увезу ее отсюда, — думал я, сходя с миноносца на берег. — Как сложно все стало, запуталось…» Какие только мысли не приходили мне в голову. Я думал, что после провала нетрудно будет уговорить Вику уехать. Я ждал перевода в Балтийскую эскадру. Чтобы уберечь ее от преследований жандармов и неминуемого ареста, я решил завтра же отправиться к адмиралу Иессену с рапортом о переводе в Балтику.
Я не шел, а бежал. На причале толпами стояли матросы. Среди них я заметил штатских. Они о чем-то переговаривались. Хлесткий ветер трепал ленточки бескозырок, хлопал полотнищами флагов стоявших у пирса миноносцев. Пробегая мимо «Грозового», я столкнулся с Назимовым, выходившим из здания агентства пароходных обществ «Алмазов и К°».
— Ты куда, Леша? — схватил меня за плечи Назимов.
— Тороплюсь, — буркнул я, освобождаясь от него.
— Успеешь. Идем ко мне.
— Некогда, Костя.
— Не верю, — улыбнулся быстрой улыбкой Назимов. — У меня, здесь знакомый шкипер, — кивнул он в сторону конторы агентства. — Служит у Алмазова… Так он привез из Малакки чудесное вино. Два ящика золотисто-янтарного стоят нетронутые. Надо начать…
— Начинай без меня. Мне не до выпивок, — угрюмо ответил я, пытаясь идти дальше.
— Да подожди же, Леша. Столько времени не сидели с тобой за одним столом. Словно чужие стали… А ведь всю войну в паре ходили. Тысячи миль вместе пролопатили. Это что-нибудь да значит для тебя?
В его словах звучала искренность.
— Значит много. Но мне от этого легче не станет…
— Да ты что, влюбился, что ли? На тебя это не похоже. Вот разопьем полдюжины — все сразу пройдет. А то черт знает что творится. В Диомиде — бунт. Капитана Юшкевича минеры застукали. Утром там бой шел. Сейчас бунтовщиков рассеяли в лесу. Все выходы оцеплены войсками. «Усердный» и «Статный» только что вышли в Уссурийский, чтобы зайти в тыл… Черт с ними, с минерами… На миноносцах идет брожение. Смотри, что делается…
— Я должен идти, — решительно заявил я.
— Неужели так и не зайдешь, старина? — изумился Назимов.
— Нет. Меня ждут.
— Заходи в любой час. Буду рад.
«И нашел же время для выпивок», — подумал я, поднимаясь наверх.
На Адмиральскую пристань стекались мастеровые, солдаты, рабочие порта. Оттуда доносился шум.
«Вот оно, кажется, начинается».
Повернув на Китайскую, я зашагал медленнее.
С трудом нашел дверь в углу под лестницей, постучал. Мне никто не ответил. Дверь открылась сама, и я вошел в маленькую, слабо освещенную комнату. От низенького стола отделилась Вика и стремительно пошла мне навстречу. Я увидел глаза Вики, большие, усталые, черные; почувствовал на своей груди тепло ее гибкого тела. Приникнув ко мне, Вика сказала:
— Леша, я позвала тебя по очень важному делу.
— Все эти дни я ждал вестей от тебя…
— Так слушай, — овладев собой, продолжала она. — Сегодня мы пытались вооруженной силой освободить арестованных минеров. Нам это не удалось.
— Я знаю.
— Большинство участвовавших в выступлении арестовано. Их ожидает военно-полевой суд.
— Ты была с ними, Вика?
— Нет, не была. Да и не об этом я хочу говорить. Во-первых, нужно освободить арестованных. Но это не главное. Нужно поднять на восстание корабли. Матросы готовы к этому. Судовые команды ждут сигнала…