Процент соответствия
Шрифт:
Два десятка лет назад, когда проект только начинался, казалось, главные трудности – технические. Стоит их решить, и Темнота – вот она, в рук-ках. Пусть тебе там не жить, но ее заселят твои братья по разуму. А свисты... Можно ли их назвать братьями? Ведь абсолютно чужие.
Испытания сонара на предразумных не дали ответов на многие вопросы. Нужно иметь сонар, чтоб разобраться в тонкостях его работы. Сколько часов ни держи свистуна на присоске, сколько суток ни проводи на контактном пятне шалота, не постигнешь и основ эхолокации. Только имеющий свой сонар может оптимизировать
Атран расслабил все мышцы и попытался понять, всплывает он, или погружается. Кажется, всплывает. Напряг мускулы живота, сдавливая плавательный пузырь, и начал медленно погружаться. Может, до дна четверть часа, может, час, два. В Темноте нет расстояний. Нет направлений. Нет ничего дальше протянутой рук-ки.
Вспомнил Балу. Как она боялась Темноты. Кулы не могут зависать в толще среды, им обязательно надо двигаться. Без движения они тонут. В Темноте движение призрачно, иллюзорно. Может, оно есть, а может, среда по какому-то капризу просто омывает плавники, создавая впечатление скорости.
Показалось?
Где-то далеко-далеко, на грани слышимости, женский голос выводил печальную мелодию без слов. Слуховая галлюцинация? Или те самые песни глубин, набирающий силу студенческий фольклор? Атран, мысленно обзывая себя кретином, отправился проверить. Некстати вспомнилось погружение в Темноту со связистами, рассказ об отражающих звук слоях. Если так, певунья может находиться в десятке километров отсюда.
Но нет, голос становится громче, отчетливее. А через несколько минут чуть слева и метров на двадцать ниже Атран заметил слабое свечение. Развел в стороны плавники, напряг мышцы живота и начал планировать к огоньку тихо и незаметно.
Огонек оказался факелом на носу испытательницы из группы Атрана. Она, как водится, притушила факел до еле заметного свечения и мурлыкала сложную бесконечную мелодию, полную светлой грусти.
– Красиво, – тихо произнес Атран. Он думал, что девушка испугается, но она повернулась на голос и сказала:
– Вы далеко? Я вас не чувствую.
Ни тени испуга. Атран затрепетал плавниками, словно подзывал кулу и подплыл ближе.
– Я тут неподалеку проплывал. Размышлял. Слышу, кто-то поет. Решил посмотреть. Красиво вы поете.
В свете факела Атран рассмотрел, что девушка улыбнулась.
– Я Анта из группы разумных испытателей Атрана. А вы охотник?
– Почему вы так решили?
– Охотники так делают (она повторила дрожь плавниками), когда кулов подзывают.
– Много лет назад я был на кордоне, – сознался Атран. – У меня была очень умная, жизнерадостная кула. Ее звали Бала. Я как раз вспоминал ее, когда вас услышал.
– А где она сейчас?
– Умерла. Состарилась и... Кулы не проходят омоложение.
– Простите.
– Ничего. Это было давно. Задолго до вашего рождения. Спойте что-нибудь еще.
– Теперь у меня не получится. Я буду знать, что вы рядом, и очень стесняться. А у вас крупные неприятности?
– Как вы догадались?
– Кто же в хорошем настроении в Темноту уходит? Только печальные и нытики вроде
– Вы на себя наговариваете.
– У меня есть повод быть нытиком, – серьезно откликнулась девушка. – Я рождена испытателем. И я испытатель промежуточного этапа. Далека как от предков, так и от потомков. Поэтому потомков как раз у меня не будет. Запрещено нам иметь потомков. Великий Атран испытывает на мне крошечный фрагментик будущего Властелина Темноты. И наконец, я испытатель-неудачник. Это, – она на секунду ярко зажгла факел, – мертворожденная конструкция. Меня слепит, ничего не освещает. Так что светит нашей команде печальная судьба старых дев. Всем четверым... Достаточно?
– Да уж, – вынужден был признать Атран. Девушка не узнала его, и горький сарказм слов «Великий Атран» царапнул по живому. – Вы во всем правы. И мне тоже очень плохо.
– А расскажите что-нибудь из жизни охотников.
– Жизнь охотников на границе – это бесконечное патрулирование на границе Темноты, уход за кулами, всякие отчеты, рапорты. Вы, наверно, хотите услышать о схватках? Они тоже бывают, но редко. И не всегда заканчиваются в пользу охотников. Хотите, я расскажу, как молодую кулу изображал?
– Хочу!
– Плыву я как-то на кордон к Лотвичу. Вы знаете Лотвича?
– Знаю. Его охотники наш городок охраняют.
– Так вот, плыву я своим ходом, не на куле. Ехал рейсовым шалотом, но решил срезать. Шалот вдоль берега чапает, а я – напрямки... Привык чужим хвостом километры считать, а тут надо своим. Устал как последняя килька в косяке. И вдруг чувствую – впереди кулы. Обрадовался, думал патруль. Припустил, подлетаю к стае, а это дикие кулы! Они тоже, вроде как, обрадовались. И, вроде как, совещаются, меня делят. В смысле, кому какой кусочек. Ну, я не подаю вида, что страшно, расфуфыриваю плавники и так это кокетливо, на дамский манер, к вожаку подваливаю. Самцы сразу ко мне интерес потеряли. Может, я добыча, может, нимфетка сексуально озабоченная, но с вожаком не спорят. Зато самки моментально приревновали...
Атран задумался, рассказывать, или нет, что два дня спустя тридцать охотников разогнали стаю и уничтожили поодиночке. Вожака, меняясь, гнали двое суток. Вожак не сделал Атрану ничего плохого. Он был виноват лишь в том, что родился не от тех родителей. Чувство осознания этого было очень неприятно, и ему нужно было дать название. Но слова ускользали. Логика же говорила, что все правильно. Стайные кулы опасны для разумных. Двойственность сознания угнетала. Атран крепко зажмурился и плотно зажал жаберные щели.
– Вы опять погрустнели. А чем кончилось-то?
– Самки накидали мне тумаков, чтоб не заигрывал с их парнями, и прогнали с позором.
– Знаете что? Я сейчас сведу вас к свистам. Они ребята со странностями, но печаль снимут. А на трезвую голову что-нибудь придумаете.
Атран повертелся на месте.
– Придется к поверхности подниматься. Я не знаю, в какую сторону плыть.
– А на поверхности? – заинтересовалась девушка.
– По солнцу сориентируюсь.
– Ясно. Этот путь не для меня, – она поджала плавники и грустно улыбнулась.