Продавцы грёз. Том первый
Шрифт:
Глава двадцатая
– Ты в порядке? – спросил Авер, хлопая меня по плечу.
– Угу... – промычал я сквозь набранную в рот воду.
Я ещё раз сполоснул рот и закурил. Это была уже четвёртая сигарета за последние пятнадцать минут, но табачный дым входил в лёгкие, как чистейший горный воздух. Втягивая дым, я смотрел на свои трясущиеся руки.
Мне было хреново. Так хреново, как не было никогда. И, чёрт возьми, я был рад, что меня не видит никто, кроме моего инструктора. Деревенские мужики и наша команда собралась на стене и башнях, женщин, детей и стариков согнали в дома на противоположном конце деревни, оставив их
Авер сидел на крыльце дома, исподлобья наблюдая за мной. Я ответил ему натянутой улыбкой и сел рядом.
– Когда я жил на одном острове, я был инструктором по стрельбе в армии, – медленно проговорил Авер. – И хирургом одновременно. Твёрдая рука и верный глаз нужны и там. Утрами я натаскивал таких же, как и ты, сопляков стрелять в других людей, а вечерами резал своих прошлых учеников, возвращающихся с поля боя с оторванными конечностями, осколками гранат и пулями в животах. Я не убил – своими руками не убил – ни одного человека, если, конечно, не считать тех, что умерли у меня на руках из-за моих же ошибок: я был хреновым врачом и слишком много работал. Но кого-то ведь мне удавалось спасти. Тогда я думал, что искупаю свою вину этим. Учу своих убивать врага и сам же спасаю жизни тем, кому повезло чуть больше, чем убитым, и чуть меньше, чем оставшимся невредимыми. Мне казалось, будто равновесие соблюдено. Одного убил, второго вылечил... Мне казалось так до тех пор, пока я не понял – я убиваю их всех. И своих, и чужих, и пациентов. Я понял, что лгу сам себе, ведь именно благодаря мне и таким как я гибнет столько людей с обеих сторон. Именно я убивал их, в то же время, считая, что мои руки остаются чисты, ведь на курок нажимал не я.
Поняв это, я убежал. Дезертировал. Поэтому меня ждёт дома смертная казнь. Поэтому моя семья, стоящая у верхов армии, скорее всего, сейчас влачит жалкое существование – дезертиров у нас не любят. Но я не могу к ним вернуться. Знаешь почему? Я не смогу посмотреть им в глаза. Ни жене, ни сыну, ни даже отцу. Потому что мои глаза лживы, а руки по локоть в крови. Я каждый день хочу умереть, но боюсь убить себя, ведь я ещё и трус. Сейчас я считаю, что жизни куда больше достойны те парни, что спускали курок. Они хотя бы не лгут сами себе и не боятся признаться себе – они убийцы. Как ты. Поэтому ты лучше меня. И я надеюсь, ты последний мой ученик. – Авер тяжело вздохнул. – Ты переживёшь это, парень. К тому же, возможно, тебе удалось спасти десятки жизни. Вообще-то, я только это тебе и хотел сказать. Но…
– Спасибо, – слабо улыбнулся я, закуривая.
Не скажу, что причиной был иногда довольно бессвязный монолог (или исповедь?) Авера (и уж точно я не считал себя лучше его), но я немного отвлёкся от собственных мыслей. Позже я понял: этот разговор очень помог мне. Дитя другого мира, родившийся в абсолютно других условиях, никогда не думавший о том, что мне придётся взять в руки винтовку, чтобы отстаивать свою жизнь, я понял, что только в тот день я начал полностью приспосабливаться к этому жуткому и несправедливому миру. Стал настоящим его жителем. Нет, не безжалостным убийцей, тогда я им ещё не был. Я стал местным, по-настоящему. А местным слишком часто приходится убивать, чтобы сохранить свою жизнь. Иногда ты жертва, иногда охотник, это на самом деле и не важно – грань между ними слишком тонка. Убивай, чтобы жить дальше. Таков закон жизни. Я его принял.
И, чёрт возьми, готов был снова взять в руки винтовку.
– Почему они тянут? – спросил я.
– Готовятся, – пожал плечами мой собеседник. – Снимают клетки, отцепляют прицепы. Поверь, их машины – настоящие крепости на колёсах, я видел в деле такие... И чертовски рад, что тогда мне удалось сбежать в лес и спрятаться. Возможно, нас будут брать на измор. Может, пойдут на штурм сразу после рассвета. Скорее всего, второе, они видели наших снайперов в деле. Два-три дня такой осады, и штурмовать деревню уже будет некому. Да, тянуть они не будут. Но подготовиться им в любом случае надо. – Авер на миг замолчал. – Они же говорили, сколько у них людей? Ну, знаешь, они часто любят хвастать силой.
– Переговорщик сказал, что у них двадцать пять человек, – ответил я, с трудом выловив воспоминание из забитой до отказа пустотой головы. – А потом сказал, что сорок пять.
– И шесть уже мертвы... Но это не значит, что их осталось девятнадцать или тридцать девять, они вполне могли солгать.
– И какой тогда от этого смысл?
– Ну, – инструктор по стрельбе пожал плечами. – Можно предположить, что их не меньше десяти, но и не больше трёх десятков. Если бы у работорговцев осталось мало людей, они бы уже сворачивали удочки, но, когда ты ушёл, они явно готовились к штурму. Значит, их ещё двадцать-тридцать человек. Может... может и сдюжим.
– Надеюсь, – горько усмехнулся я.
Авер усмехнулся в ответ и огляделся. Вокруг никого не было.
– Теперь молчи, – сказал он, понизив голос. – Эмена и Орайя сейчас готовят дирижабль. На всякий случай, понимаешь? Пулемёт и всё остальное придётся бросить, но жизни и птичка дороже всего этого. Теперь слушай внимательно. Если дело пойдёт совсем худо, если работорговцам удастся прорваться в деревню и устроить резню, или ты увидишь, что кто-то из наших бежит с поля боя, беги со всех ног к дирижаблю. Плевать на благородство, геройство и обещания. Мы наёмники, и до этих людей нам есть дело только пока они могут платить. А мёртвые платить не могут. Понял?
– Да, – помедлив сказал я.
– Молодец. – Авер снова замолчал, будто вслушиваясь. Через несколько секунд на его лице появилась жуткая гримаса, наверное, означающая ухмылку. – А теперь пошли. Они не стали ждать до утра.
***
Мир снова сузился до размеров оптического прицела. Я водил им из стороны в сторону, пытаясь отыскать цель. И не находил ни одной.
Бронированные махины медленно двигались к воротам хутора, вскапывая гусеницами землю. Тупые носы, выкрашенные в тёмно-зелёный цвет и похожие на морды крокодилов, придавали их движению жуткую необратимость. Маленькие окна, скорее напоминающие иллюминаторы космического корабля, тускло поблёскивали толстым стеклом, кажущимся мне пуленепробиваемым. Крепкие стены хутора наоборот начали казаться мне картонными, несмотря на листы железа, которыми было обшито плохо ошкуренное дерево.
Меня на несколько мгновений обуяла жуткая паника, но я справился с ней, истерично выпустив по стёклам три патрона. Конечно же, безрезультатно.
– Алексей, жди, – зашипела над ухом Капитан. – Сейчас высунутся их пулемётчики, вот по ним и стреляй.
– А они высунутся? – буркнул я краем рта.
– Без подготовки они в бой не пойдут, слишком опасно. Если они снесут стены, а все защитники ещё будут живы, то они окажутся в ловушке. Поэтому сначала последует обстрел из пулемётов...
Её прервала первая пулемётная очередь, выпущенная из установки центрального “танка”. Я втянул голову в плечи, но, снова справившись с собой, глянул в прицел. Бесполезно, пулемётчик защищён стальным щитом, из-за которого едва-едва точит его макушка, на ней, к тому же, красовалась каска.
Стреляли уже изо всех “машин”. Защитники хутора отвечали короткими экономными очередями с башни и стен скорее для проформы – пока броня делала атакующих недосягаемыми. Я вообще не понимал, что мы могли поделать в такой ситуации!