Продолжение следует
Шрифт:
Только «дранг» уже выдыхается. Уже миллионы истинных арийцев обрели своё жизненное пространство на полях Украины, Белоруссии, в Подмосковье и Брянских лесах, в болотах под Ленинградом и на тёплых берегах Черноморья. И хотя большинство вот этих немецких мужиков, уже вполне взрослых (ибо безусая молодёжь в основном полегла за фюрера ранее) в душе своей таит липкий страх, сознание надвигающейся катастрофы, они стараются об этом не думать, как обманывает себя раковый больной: «всё будет хорошо»…
Почему же сорвался так по-немецки тщательно продуманный, так блестяще
Великая Отечественная война в корне отличалась от Отечественной войны 1812 года. Победа Наполеона, в сущности, ничем не грозила русскому народу, наоборот, крепостные мужики получили бы личную свободу. Теперь другое дело. Победа немецких фашистов означала смерть русского народа — физическую смерть для большинства, духовную смерть для тех, кто уцелел бы. Какое-то время на территории бывшего СССР, России, а ныне «тысячелетнего рейха» ещё обретались бы «русскоязычные», обращённые в рабов. Но русский народ исчез бы. Умер как нация. Со времён монгольского нашествия русские не подвергались такой опасности.
«Вставай, страна огромная…»
Так моя Родина, свершая свой великий подвиг, спасая себя, спасла мир от новых Нармеров и Монтесум, вооружённых самолётами и танками. Спасла мир, и тем спасла себя, избегнув ужасной участи превратиться во вторую Империю Зла, в которую она уже превращалась перед войной.
И вот уже бредут по степи в русский плен остатки армии фельдмаршала Паулюса, едва передвигая обмороженные ноги. И звонят на кирхах колокола, отмечая траур. И не спрашивай, по ком звонит колокол — он звонит по тебе. Не веришь? Ну вот тебе повестка… Нах остен!
А маленький человечек с усиками опять вопит. Да, наши потери громадны, но немецкий дух твёрд, как никогда. Тотальная война! Конечно, запасы истинных арийцев не бесконечны, но пока хватает…
И снова, снова ползут вперёд уродливые дикарские механизмы с толстыми железными стенками, увенчанные нелепыми коробками с торчащей трубой. «Дойче зольдатен нихт капитулирен!» Курская битва…
А вот уже эти самые «нихт капитулирен» поджариваются в слегка деформированной взрывом дикарской машине. Это правильно — истинные арийцы должны быть хорошо прожарены…
Что чувствовали они, эти немцы, вглядываясь в смотровые щели, сидя в вонючей громыхающей железной коробке, катящейся навстречу гибели? Сознавали ли, за какое неправое дело отдают свои жизни? Вспоминали ли они в те минуты своих жён и детей? Боялись ли смерти? Да какая разница!
Наверное, они действительно были храбрыми бойцами, вот эти самые немецкие танкисты из дивизии СС «Мёртвая голова». Ну и что? Ведь и те древние крылатые, которых мой язык не поворачивается назвать ангелами, вот так же точно сидели за коваными железными люками в горящей Проклятой башне. И дети у них были, и жёны. И они тоже были храбрыми воинами, без сомнения. Только для чего всё это? Если цель низка, то и храбрость омерзительна, и ум отвратителен, и благородство ничтожно.
А «дранг» уже переходит в массовый «цурюк», неудержимо приближаясь к полному «аллес капуту». И бравые эсэсовцы уже вылавливают
А владыки разваливающегося людоедского рейха, покупая лишние дни своей поганой жизни ценой многих тысяч чужих жизней, всё ещё парят мозги остаткам арийцев — новое небывалое оружие, плод немецкого гения…
Нет, они не успели, эти немецкие гении, работающие на благо людоедского рейха. Успели другие — те самые, жующие жвачку.
А на экране уже смеются умные, интеллигентные люди. Они все учёные. Цвет науки. И сегодня у них триумф. Это открытие сравнимо разве что с приручением огня. Да нет, пожалуй — оно ни с чем не сравнимо. Вот эти люди овладели энергией атомного ядра…
Они все столпились возле своего детища, которого ласково назвали «Малыш». А вот и «Толстяк», какой симпатяга… Первенцы, как ни крути.
Первые атомные бомбы.
Я выключаю дисплей. Хватит на сегодня. Я уже объелся сырым мясом…
— М-м-м… Ещё!
Я глажу её везде, ласкаю жадно и бесстыдно. Моя жена — очень красивая девушка, именно так я её воспринимаю теперь. И только иногда, очень редко, я вижу её прежним, человеческим взглядом — маленькая девочка с крыльями, даже ещё не подросток…
— Ах-ха… Ещё!
Да, Ирочка сразу разобралась в ситуации, едва вернулась домой. Сопротивляемость любого организма имеет предел, и его вполне можно преодолеть. Недаром солдаты на войне обычно страдают, убив первого противника — и даже тошнит многих… Это страдает умирающая душа.
А потом они привыкают. Люди вообще ко многому привыкают слишком легко, это залог выживания особей в том жутком мире, который обычно строят для себя потомки диких обезьян. Только всему есть предел, за которым всё теряет смысл. Выжить любой ценой — а зачем? Да и разве это реальная цель в жизни — выжить? Эта цель недостижима, ибо никому ещё выжить не удалось. Потому как все мы смертны.
Только все эти мысли и мыслишки сейчас улетучились, потому что Ирочка сразу занялась моим лечением. Самым простым и эффективным методом, ибо противовесом ненависти является любовь.
— О-ох… Ещё!
В густеющем тумане приближающегося оргазма Ирочка выглядит светящейся, как и положено ангелу. Вот… вот сейчас… взрыв в голове…
— Упф-ф… Рома… — она гладит меня, умиротворённая и счастливая. И я умиротворён и счастлив. А где взрыв? Нету взрыва…
— Осечка вышла, значит, — вдруг голосом деда Иваныча заявляет моя супруга. Я встречаюсь с ней взглядом. В её глазах уже знакомо пляшет смех. Ещё миг — и мы хохочем, как сумасшедшие…
Всё тихо в доме. Все спят. Моя жена уткнулась мне в плечо, дышит легко и ровно. Свернулась на своём излюбленном насесте Нечаянная радость, переваривая ужин. И даже безымянный робот-домовой спит, он сейчас в спящем режиме.