Профессия: театральный критик
Шрифт:
Марк Захаров прочитывает роман Фадеева в возвышенно-поэтическом ключе. Он стирает в облике своих героев, дальневосточных партизан, все случайное, внешнее, чуждается подробностей, могущих увести спектакль от пульсирующей в нем страсти: выжить, выйти из окружения, чтоб биться, чтоб победить. Режиссер воспринимает жизнь персонажей в едином потоке общего для всех стремления, хоть оно и осуществляется всякий раз по-разному, строит свой спектакль как массовое действо, как ораторию о народном подвиге. В этом ему помогает художник В. Левенталь, декорация которого сильно выражает тему произведения: обнаженный помост, схваченный полукольцом металлически мерцающего задника со все суживающимся просветом посредине, — образ зловещей тайги, образ окружения...
Юрий
Борис Равенских пропитал свою постановку музыкальностью, песенной широтой, скульптурной ясностью мизансцен — в ней, кажется, использованы все возможные средства театральной выразительности. Режиссер сценически решает роман "Как закалялась сталь", выходя за рамки бытового материала, поднимаясь от живых наблюдений писателя, участника революции, Гражданской войны, социалистического труда, к мощному, эмоционально напряженному воссозданию процесса рождения нового времени, нового человека. Высвобождая внутреннюю энергию произведения, Равенских ставит на сцене рядом Островского и Корчагина; сопоставляя трагические судьбы писателя и его героя, он раскрывает величие рядового революции, отдавшего свою жизнь и талант "борьбе за освобождение человечества".
Каждый из этих спектаклей по-своему выявляет возможности поэтического театра в решении исторической темы. Вместе же взятые, они напоминают, что поэтическая режиссура нуждается в поддержке глубокой и правдивой игры актеров— сильной, свободной, незабываемой. Именно такой, какую показывают в этих постановках исполнители: 3. Славина — молодая актриса, волшебным образом перевоплотившаяся в Пелагею Ниловну, шаг за шагом проследившая рождение революционного сознания в этой темной, забитой женщине; А. Джигарханян, создавший монолитный, прочно приковывающий к себе внимание образ Левинсона; Л. Марков, сумевший раскрыть и смертельную усталость, и личную трагедию, и несокрушимую энергию своего председателя уко-ма; А. Локтев, убедительно показавший, как молодая жизненная сила, что бродит в Павке Корчагине, организуется в волевое стремление к справедливости и свободе...
Революция, социалистический труд, война... Военное прошлое входит в сегодняшнюю жизнь правдой художественных отражений, становится одной из тех великих сил, которые формируют гражданский облик наших современников. В последних спектаклях, посвященных военной теме, театр стремится сомкнуть настоящее с прошлым, проверить день нынешний днем минувшим. Так происходит в, быть может, лучшем со времени охлопковской "Молодой гвардии" спектакле о Великой Отечественной войне — в инсценированной Театром на Таганке повести Б. Васильева "А зори здесь тихие...".
Спектакль Ю. Любимова и Б. Глаголина поражает прежде всего тем, что простыми, казалось бы, а на самом деле тщательно и точно отобранными средствами, тяготеющими к прозрачным и пронзительным сценическим метафорам, он освещает материал огромной драматической сложности. Это подчеркнуто простодушной искренностью исполнителей, очень лично и непосредственно проживших на сцене судьбы своих героинь девушек-зенитчиц и их командира, встретившихся в неравной схватке с врагом. До последнего своего момента сохраняя эту исповедническую открытость интонации, спектакль все глубже захватывает содержание характеров и событий, становится все строже, все чаще взрывается в нем неумолимая последовательность повествования свободными всплесками до времени потаенного трагизма. При этом он ошеломляет неожиданной наивностью режиссерских и живописных решений, неисчерпаемо емких в поэтическом смысле, пробуждающих фантазию зрителей (художник Д. Боровский). Острый, бегающий луч прожектора, направленный на вращающийся под потолком театра пропеллер вентилятора, сухой треск зенитного пулемета, вой сирены — и картина напряженного боя готова. Борта разъятого на
Спектакль вмещает в себя и вызывает в зрителе такое обилие тревожащих раздумий, накапливает такую нестерпимо обостренную эмоциональность, ведет к рождению такой яростной любви и ненависти, что при всей своей намеренной простоте воспринимается как мощный, будоражащий душу призыв — перефразируем слова Маяковского — "причаститься великому чувству" испытаний войны, боли ее потерь, мужеству ее героев.
В немногих словах об этой удивительной работе никак не сказать. Образы, созданные талантливыми исполнителями, среди которых трудно кого-либо выделить (хотя первым по праву следует поставить актера проникающей искренности и покоряющего обаяния В.Шаповалова — старшину Васкова), все время обращаются к зрителю новыми гранями. При этом спектакль сохраняет нерушимую цельность, основа которой — в глубокой гражданственности и мужественной человечности ощущения военного прошлого, в слиянии мотивов трагических и просветленных.
После "Зорь..." зрители выходят из Театра на Таганке на мирные московские улицы в молчании. Они словно сберегают в душе чувство, которое лучше всего передать словами "нравственное потрясение". Они встретились с искусством, в котором в полную силу раскрылось созидательное трагическое начало и, надо думать, долго не забудут этой встречи...
Театр проверяет день нынешний днем минувшим и в более широком плане. Так, например, театр "Современник" попытался проследить историческую преемственность революционных традиций в России, обратившись к пьесам "Декабристы" Л. Зорина, "Народовольцы" А. Свободина, "Большевики" М. Шатрова. Эта своеобразная трилогия построена на свидетельствах очевидцев, мемуарах, исторических материалах и тем самым вызывает у зрителя особенное доверие своей документальной правдивостью.
* * *
Думаю, что не ошибусь, если скажу, что творчество московских театров на протяжении последних лет было отмечено не только стремлением продолжить традиции прошлого, но и разнообразно отразить современную жизнь, расширить круг тем и жанров, доступных театру.
Обратимся к спектаклям, непосредственно отразившим современную действительность, сегодняшние ее процессы. В лучших из них театр стремится всесторонне раскрыть жизнь сегодняшнего человека, обогатить своего зрителя высоким представлением о ценности человеческой личности, пониманием неповторимости индивидуального мира человека, сложности его духовной жизни.
Отсюда рождаются по крайней мере две особенности, общие для этих спектаклей: они наследуют Горькому ясной выраженностью своих общественных пристрастий и Чехову особой лирической атмосферой и высокой своей простотой. Их, условно говоря, "горьковское" начало придает гражданский характер лирическим раздумьям, помогает ярче выразиться великому через малое, общему через частное. "Чеховское" же уберегает эти спектакли от показной, поверхностной "идейности", от наглядного поучительства. Говоря об этих спектаклях, уместно вспомнить слова Чехова о "просто хороших" писателях, лучшие из которых "реально пишут жизнь такой, какая она есть. Но оттого, что каждая строка пропитана, как соком, сознанием цели, вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть...".
Действительно, как ни различны по теме, по уровню размышлений о жизни, по драматическому материалу, режиссерскому почерку и исполнительскому мастерству спектакли театра "Современник" "Традиционный сбор" и "С вечера до полудня" В. Розова (режиссер О. Ефремов) и спектакли Театра им. Ленинского комсомола "Снимается кино" и "104 страницы про любовь" Э. Радзинского (режиссер А. Эфрос), — эти работы в самых различных аспектах решают, по существу, одну и ту же проблему. Проблему нравственной ответственности человека перед самим собой и перед обществом за то, что делает и как живет он сам, за то, что происходит вокруг него.