Профессия
Шрифт:
– Бывало и лучше?
– Нет, лучше не бывало.
Она в третий раз качает головой и отвечает «нет». Действительно, трудно расслабиться.
– Мне кажется, это плохой секс, Иванна. И это плохая связь.
– Почему? Это долгая, прочная связь.
– Прочнее, чем у него с женой?
– Жена мало интересуется его жизнью. Он говорит, что у нее есть любовник.
– Испорченный мир!
– А ты сам не испорченный?
– Нет.
– Потому что ты импотент. А иначе – сигал бы за каждой юбкой.
–
– Сам же говорил…
– Да?
Я оборачиваюсь к ней, отводя взгляд от красного зрачка светофора. Она смеется. Ей кажется, она сказала что-то ужасно остроумное.
– Могу и обидеться!
– На здоровье!
Секс все-таки благотворно повлиял на нее – она вспомнила о том, что мужчины и женщины не просто истцы и ответчики, а еще и потомки Адама и Евы.
– Давай заедем куда-нибудь, посидим спокойно…
И лицо хмурится. Наверное, вспоминает свою жуткую квартиру.
– Или ты находишь это опасным?
Я нахожу, что… беседа возбуждает меня. Вдруг все начинает видеться в другом, преломленном лунном свете. Мы вдвоем в автомобиле, перед нами расстилается манящей чернотой ночь, Иванна – молода, умна и прекрасна, я – силен и уверен в себе. Я бы понравился ей больше ее стабильного бой-френда…
Сам понимаю, что процесс отвлечения ее от мании свернул куда-то в сторону и отвлек меня самого.
Я заигрываю с ней. Как-то неосознанно, на автомате, топорно. И рука машинально тянется к ее коленке. Я сдерживаюсь. Просто у меня давно не было женщины. Дело вовсе не в фантастической красоте Иванны, которой нет и в помине, а в моем воздержании…
– Так как? – спрашивает она. – Едем ужинать?
– Нет, – моя очередь покачать головой. – Едем домой. Тебе пора спать. А мне – стеречь твой сон.
– Как скажешь.
Представляю одинокий вечер без телевизора, зато в непосредственной близости к Иванне. Будни даются легче, чем такие вот уик-энды. Одна эта суббота стоит десяти понедельников. У меня тоже есть нервы. Есть эмоции. Есть ощущения. Я тоже не из железа сделан.
Даже мысли о ее пещере не отрезвляют. Фантазии о сексе на ее скользком матраце не дают мне покоя. Кто сказал, что шизофрения на начальной стадии заразна? Я сказал?
Мы входим в подъезд, поднимаемся по лестнице. А в квартире расходимся по своим комнатам. Она не позовет меня – это ясно. И сам я не войду – не настолько же я утратил контроль над собой.
Спать слишком рано, но она, боясь подойти к окну, ложится. Я слышу, как шуршит ее белье. Холодно спать на полу. Страшно жить за пуленепробиваемыми стеклами. Но это наша реальность.
Я тоже ложусь, стараясь не прислушиваться к шороху ее постели. И тем более – к шуму на улице. Я уже убедился, что никакой опасности нет. Есть только ее фобии, ее неудовлетворенность, ее страх перед одиночеством. Играть по ее правилам – не уважать самого себя.
Я отворачиваюсь к стене и стараюсь уснуть, не прислушиваясь к шороху ее постели.
18. ВЫСТРЕЛЫ
Поначалу она показалась мне хищницей. А теперь мне кажется, что это начало было очень давно.
Если принять версию о том, что мир – комплекс ощущений, то единственный выход – не в противоречии, не в развенчании и не в отвержении этого иллюзорного мира, а в том, чтобы жить, не подчиняясь чужим иллюзиям, строить свои собственные и подчинять им других. Иванна усвоила это очень хорошо.
Иллюзии, которые она вынуждена принимать, – это опасность, постоянная угроза, страх и все способы борьбы с ним. А иллюзии, которые строит она сама, – роскошная жизнь успешного адвоката, ее ухоженная внешность, ее имидж хищницы. Я же попал в эту паутину вымысла и должен принимать и то, и другое – обе стороны, обе грани ее существования.
А если разобраться, и ее образ перепуганной насмерть жертвы, и ее образ хищницы – одинаково безосновательны и далеки от реальности. Не потому, что являются противоположными полюсами ее раздвоенной личности и расшатанной психики, а потому, что все в жизни далеко от истины. Ничего истинного нет. Есть полумеры, есть фальшивки, есть неидеальные вещи. Есть краски для волос и пищевые усилители вкуса. Таков наш мир. Не принимать его, значит, исключить самого себя из реестра живых людей. Значит, не пить пиво с замутнителями и не увлекаться фальшивыми женщинами.
Я не увлекся Иванной. Я не увлекся. Я вижу ее настоящей – ненакрашенной, перепуганной, неудовлетворенной и измученной женщиной, в ее-то тридцать три года. Я пытаюсь ее спасти, но этот двойной барьер фальшивых декораций связывает мне руки. Я не должен ничего разрушать. Не должен ничего отвергать. Я должен строить собственные декорации.
Мои иллюзии – это ее безопасность, мое стойкое позитивное отношение к ней и страстное желание ее как женщины. Она должна верить в это, потому что это те декорации, которые призваны придать ей сил. Все остальное приходится нивелировать, сглаживать, упрощать в ее восприятии. Гасить ее вспышки и рассеивать ее страхи…
Я играю по своим собственным правилам – на ее деньги. Оплачивать мою работу – все равно, что оплачивать дневной свет или сумрак ночи. Но если ей от этого легче – почему нет?
Время идет к весне. Агитационный период уже завершился. Выборы прошли. Результаты, как обычно, разочаровали. Снег почти растаял. Иванна стала посещать солярий.
Запах фальшивого солнца, блеск фальшивого загара. Моя Маша очень любила подобные штуки. И где теперь моя Маша? И где теперь я? Торчу в машине около солярия?