Проходящий сквозь стены. Рассказы
Шрифт:
С этими словами она протянула руку к страницам рукописи, рассыпанным по столу, и, даром что автор защищал подступы к роману, попыталась порвать и разметать их острием своего зонтика, тыча им во все стороны как шпагой. Наконец, в изнеможении от этой вспышки гнева и страшась ярости Мартена, она вновь упала в кресло и разразилась рыданиями.
Мартена тронуло ее горе, в нем пробудилась совесть. Напрасно он уверял себя, что тяжкое испытание, выпавшее на долю мадам Субирон, — не катастрофа, ведь из семьи муж не уйдет, а это главное; все равно ему было стыдно, и он не мог отделаться от мысли, что, погибни начальник отдела в нужный момент от воспаления легких, его вдова
— Мэтр, — она явно хотела ему польстить, — вы видите, как мы несчастны. Умоляю, сжальтесь! Подумайте, в какую бездну позора толкает почтенную семью подобная страсть. У мужа есть награды, начальство его ценит. И о бедной маме подумайте: она всегда вела безупречную жизнь. Мэтр, я знаю, вы, как все писатели, антиклерикал, но раз уж вы более чем кто бы то ни было оказались во все посвящены, то послушайте меня: у нас в семье всегда глубоко чтили религиозные заповеди…
Мартен слушал понурив голову, ему явно было не по себе.
— Мэтр, с вашим огромным талантом вы и без этих мерзостей можете написать прекрасную книжку…
— Так-то оно так, — отвечал Мартен, — но от меня в этом деле не все зависит, хоть вам и не верится. Честный романист — как Господь Бог, у него не так уж много власти. Его персонажи свободны, он может только страдать от их горестей и сожалеть о том, что их молитвы останутся безответны. Он властен только над жизнью и смертью, да еще иногда в области случайных событий судьба оставляет ему некоторые возможности, тогда он может подбросить героям какое-нибудь небольшое утешение. Но нам, как Господу Богу, не дано отступать от сюжета. Ход событий определен с самого начала, и, если стрела вылетела, назад ее уже не вернешь…
— Не станете же вы утверждать, что ваше перо само пишет?
— Нет, но я не могу делать с ним все, что захочу… Когда ваш муж готовит отчет для министра, он тоже не может написать там все, что ему вздумается… Поверьте, я повинуюсь едва ли не столь же суровой необходимости…
Мадам Субирон не верила, что его всемогущество настолько ограниченно. Он же может, говорила она, просто взять ручку и писать под ее диктовку. Романист уныло пожал плечами, и тогда она добавила:
— Так вы ничем не хотите мне помочь?
— Да нет же, — возразил Мартен, — мне очень хочется сделать для вас все, что в моих силах.
— В таком случае…
— В таком случае, что вы хотите, чтобы я вам устроил? Путешествие за границу вместе с сыном? На расстоянии его измена будет меньше вас терзать, если он…
— Уехать и предоставить ему полную свободу действий, так по-вашему? Да это все равно что сделаться его сообщницей!
Некоторое время Мартен смотрел на мадам Субирон, словно оценивая возможности, предоставленные ему судьбой для помощи этой примерной жене.
— А любовника? — предложил он без особой убежденности в голосе. — Хотите любовника?
Мадам Субирон поднялась с кресла и, смерив его взглядом, распрощалась надменным кивком.
«Бедная женщина, — подумал он, когда она вышла, — у меня есть только одно средство прекратить ее страдания: заставить ее умереть. Тем хуже для издателя. Человечность прежде всего. Оставлю ее в живых еще на три недели, чтобы у нее на глазах супружеская измена дошла до своего логического завершения. Думаю, что это приведет к любопытным реакциям с ее стороны».
Семейство Субирон ужинало, и начальник отдела, склонившись над тещей, говорил сдавленным голосом: «Возьмите же еще кусочек телятины, он пойдет вам на пользу…» Она отказалась с робкой улыбкой и залилась нежным румянцем. И ужасно, и трогательно было видеть, как его похотливый взгляд скользит по этому чистому лицу, по этим обнаженным рукам идеальной формы, по этой упругой груди, трепетавшей под кофточкой.
— Альфред, — желчно заметила мадам Субирон, — не пичкай маму. В ее возрасте нельзя объедаться, тем более вечером.
Сын Субиронов, девятилетний мальчуган, стал допытываться с неуместной настойчивостью, сколько бабушке лет, и отец, пожав плечами, одернул его:
— Сколько раз тебе говорили, не вмешивайся в разговоры старших… Что за глупый мальчишка!
В столовой, обставленной мебелью красного дерева, стало очень тихо. Субирон искал под столом тещину ножку, а она не смела отодвинуться. Взгляд его блуждал, шея побагровела. Почти уже не владея собой, он прошептал:
— Армандина… Армандина…
Впервые он назвал ее по имени, во всяком случае при посторонних. И тут мадам Субирон взбунтовалась — не против мужа и матери, а против нависшего над семьей рока, против ненавистного владычества Мартена. Она решила восстать, задать хорошую трепку истинному виновнику. Да кто он такой, этот человек, который вертит ими, как его перу вздумается? Щелкопер, сопляк, вся его власть держится только на покорности персонажей, на их бесхарактерности. Мадам Субирон чувствовала, что должен быть какой-то способ спастись от этого пагубного провидения. Бесполезно отрицать создателя, проклинать его — но может быть, удастся ускользнуть от его надзора, вырваться из его рук: например, подстроить что-нибудь такое, чтобы перо писателя отказалось следовать за его созданием, выбиться за пределы реального, сойти с траектории, предначертанной творцом, прорваться в область неправдоподобного, в абсурд.
Мадам Субирон изо всех сил напрягла воображение. К всеобщему изумлению, она залилась смехом, сняла с ноги туфлю и положила ее на свою тарелку. Затем взяла со стола кусок телятины и положила себе за пазуху.
— Ах, как мне есть хотелось! — объявила она, сладострастно поглаживая себя по животу.
Мать и муж смотрели на нее с нескрываемым беспокойством. Она взяла еще кусок телятины, потом запела припев «Карманьолы». Внезапно она осеклась, сообразив, что вся эта комедия не выходит из области правдоподобного и что Мартен, наверно, так и задумал. Значит, вместо того чтобы его озадачить, она подбросила ему еще страничку в роман. Все сгрудились вокруг нее, посыпались вопросы, и она устало ответила:
— Не обращайте внимания, ничего страшного. Я кое-что попробовала, но это все не то. Не получилось.
Начальника отдела все-таки встревожила эта странная выходка; он умерил свои преступные поползновения и, сделав над собой усилие, заговорил с женой. Завязалась прямо-таки оживленная беседа: до конца ужина успели поговорить о кузине из Клермон-Феррана, о росте налогов и о новом способе готовить бараний язык со шпиком и грибами. Мадам Субирон вроде бы проявила острый интерес ко всем этим вопросам, блеснула несколькими замечаниями, основанными на опыте, и в высшей степени разумными суждениями: этот талант был присущ ей с самого начала семейной жизни. Она только иногда обнаруживала легкую нервозность и становилась несколько рассеянной, особенно после того, как что-нибудь скажет. Беда в том, что ей всякий раз казалось, будто она произносит только то, что проверено и одобрено Мартеном. Чем больше она об этом думала, тем невыносимее представлялась ей эта зависимость.