Проходящий сквозь стены. Рассказы
Шрифт:
Всю ночь она не спала и искала решение задачи, которую поставила перед собой за ужином. Ей до того не терпелось стряхнуть с себя оковы рабства, в которых ее держал Мартен, что она почти забыла о драме, потрясавшей жизнь семьи. В конце концов ее стало бесить ритмичное похрапывание Субирона у нее под боком. Она злилась на мужа, уступившего свою свободу писателю без малейшей попытки сопротивления.
Она зажгла лампу, чтобы посмотреть на спящего, и в голове у нее мелькнула мысль, а не сыграть ли шутку с Мартеном, не убить ли мужа, пока он спит. Может, этим она разрушит роман, опрокинет весь замысел писателя. Она сходила за револьвером Субирона, лежавшим в ящике, но ей не хватило духу исполнить задуманное. Ее не поддержала даже мысль, что Мартен не давал на это согласия; она убрала оружие на место. К тому же после минутного раздумья она пришла к выводу, что убийство Субирона, если бы она на это пошла, оказалось бы тоже в порядке вещей. Решение было в чем-то другом. До рассвета она изо всех сил пыталась сосредоточиться, чтобы определить пределы своей тюрьмы, найти нить, которая выведет ее к выходу, но со всех сторон натыкалась на стену. В конце концов она заметила, что все эти мысленные усилия не продвигали ее вперед, а только замыкали во все более тесных границах. И напротив, в моменты крайней усталости, когда внимание рассеивалось, перед ней брезжила дорога к освобождению. Когда в голове у нее было пусто и мысль безнадежно от нее ускользала, она вдруг оказывалась на пограничной полосе, где Мартен уже почти терял над ней власть. Убежище близко, она свободна! Но мысль, не успев обрести четкость, снова соприкасалась с реальными событиями, писатель целиком завладевал своей героиней и запирал ворота тюрьмы. Теперь мадам Субирон, желая свободы, старалась не думать об этом. Вместо того чтобы негодовать и ссылаться на причины, почему нельзя мириться с тиранией Мартена, она ограничивалась тем, что мысленно повторяла, иногда шевеля губами: «Я хочу выйти… выйти…»
Всю следующую неделю страсть начальника отдела возрастала. Каждый вечер он возвращался домой с охапками роз, стоивших ему немыслимых денег. «Я принес тебе цветы», — говорил он жене. И добавлял для тещи, почти не понижая голоса: «Это тебе, Армандина! Это тебе».
Мадам Субирон переносила эти оскорбления с поразительным терпением и даже почти не похудела. Время от времени ей еще случалось взорваться, но такие вспышки повторялись все реже. Субирон вовсю пользовался ее безразличием и все настойчивей домогался тещи. Как-то вечером мадам Субирон застукала их, когда между двумя дверьми он целовал ее в затылок и тискал ей грудь. Мадам Субирон ласково улыбнулась и пробормотала:
— Сиротки жмутся к ногам лани… География уже созрела… Нужно воспользоваться шпилькой.
Мартена, который тем временем сидел за работой, навестил его лучший друг, Матье Матье, великий кинокритик. Матье Матье привел с собой малютку Жижи, которую по дороге подхватил в баре «Перина». Мужчины немного поболтали о будущем железных дорог. Матье считал, что в скором времени их вытеснят автомобили, несравненно более экономичные. Мартен не соглашался. По его мнению, железные дороги еще не вышли из детского возраста. Электрификация поездов сулит огромные возможности, мы даже пока не представляем себе какие. Жижи уселась в кресло и в разговоре не участвовала. В конце концов она объявила, обращаясь главным образом к Матье Матье:
— Балбесы вы с вашими железными дорогами.
— Как ты себя ведешь! — огрызнулся Матье. — Ты не у себя дома. Дрянь!.. Подумать, что я целый год таскаю за собой эту корову! И все из-за ее стройной ноги, которая однажды бросилась мне в глаза, когда я надрался!
— Ты лучше заткнись, — возразила Жижи. — Очень мне надо, чтобы ты меня наизнанку выворачивал перед посторонними… а потом он возьмет да и вставит меня в какой-нибудь свой роман…
— А не выпить ли коньячку? — предложил Мартен примирительным тоном. — Я как раз…
— Из-за ноги! — не слушая, надрывался Матье. — Я ради какой-то ноги загубил себя, и свой талант, и все! Меня тошнит от этого прозябания! Хочу, чтобы началась война! И чума! Господи Боже мой, до чего же воняет наша жизнь! — И, словно повернувшись к прозябанию спиной, он подошел к окну, выходившему в темный двор. Когда приступ меланхолии отпустил, он вернулся на середину комнаты и, кивнув на листы бумаги, громоздившиеся на столе его лучшего друга, спросил: — Ну как твоя новая вещь? Продвигается?
— А куда денешься? Продвигается потихоньку…
И Мартен окинул унылым взором исписанные убористым почерком листки.
— Вид у тебя не очень довольный, — заметил Матье Матье.
— Не то чтобы я был недоволен. Роман как роман, грех жаловаться… Я тебе рассказывал сюжет? Не плюй на пол, сколько раз тебе говорить, мне это неприятно. Сюжет помнишь?
— А правда, — заметила Жижи, — плевать на пол свинство, тем более тому, кто считает себя воспитанным…
— Знаете, это не столь важно, — возразил Мартен. — Когда хочется сплюнуть, не всегда думаешь, что да как… Вот мне недавно рассказывали об одной адмиральше, графине, не помню имени, так вот, она плевала на пол даже во время еды…
— Все равно это свинство.
— Да заткнешься ты наконец? — возопил Матье Матье.
— Ну, ну, успокойся, — сказал Мартен. — Так что мой сюжет, ты помнишь мой сюжет?
— Да-да, начальник отдела, отремонтированная теща, помню, как же… Не совсем то, что надо для кино. Я этого на экране не вижу. Ну, в общем… Так на чем ты застрял?
— Ни на чем, успокойся… но у меня тут был весьма неприятный сюрприз. Я тебе рассказывал о жене Субирона, но так, походя. Классический тип: сорок семь лет, толстуха, верная, экономная, аккуратная, варенье, «Эко де Пари», раз в месяц приемы для жен сотрудников мужа…
— Замолчи, — взмолился Матье Матье, — у меня уже слюнки потекли. Как подумаю, ну почему мне не повезло в жизни повстречать такую женщину!
— Персонаж настолько банальный и я так мало от нее ожидал, что решил оставить ее по возможности в тени. Мне даже не было ее жалко, хотя я сам ее создал. Первым делом она меня удивила, когда я понял, что она страдает. Уму непостижимо, какие возможности таятся в этом коровьем темпераменте… какая-то девственная скорбь. Да ты прочитаешь страницы, где у меня об этом написано. Незабываемые страницы. Но нельзя же, чтобы она расползлась на всю книгу, да и жалко мне ее, поэтому я решил, что она умрет, как только узнает о предательстве Субирона. Это был вопрос двух недель, от силы трех…
— Да, любишь ты ухлопывать людей. А по какому праву?
— Как это по какому праву? Да по праву романиста! Я не могу заставить моих персонажей смеяться, когда им хочется плакать, я не могу заставить их действовать из побуждений, которых у них нет, но за мной всегда остается право их убрать. Смерть — это возможность, которую каждый из нас постоянно носит в себе. Промахнуться невозможно, смерть всегда кстати.
— Я же не спорю. Время от времени, чтобы заставить читателя задуматься, почему бы и нет… но и злоупотреблять тоже как-то, знаешь, нехорошо.
— Возвращаясь к жене Субирона, это и впрямь любопытный случай. Горе у нее тут же переросло в тревогу, в одержимость роком… Кто бы подумал, правда? А вот поди ж ты! И вот как-то вечером она взбунтовалась…
— Взбунтовалась против чего? Против судьбы?
— Против судьбы? Если бы! Эта дама не столь глупа! Она прекрасно знает, что никакой судьбы нет, что это просто так говорится… Нет, она восстала на Господа Бога! Он-то есть! Бог — это я, да, я, Мартен. И вот что она себе сказала: «Бог создал меня от начала и до конца, и я совершенно бессильна его умилостивить. Он утверждает, что просто заставляет меня во всем вести себя согласно требованиям некоего механизма, который у него зовется моей психологической правдой. А я вот возьму и сломаюсь…» И вчера вечером моей героине удалось сломаться. Она спятила… Думаю, что еще несколько дней — и муж сдаст ее в клинику. Как бы то ни было, она полностью ускользнула из-под моего контроля.