Проходящий сквозь стены. Рассказы
Шрифт:
После короткой заминки голос издателя слегка неуверенно ответил:
— Нет, спасибо, больше ни о чем. До свидания, дорогой друг!
Мартен разочарованно повесил трубку, потом оделся и пошел в бар «Перина». Матье Матье оборонял от Жижи свои последние пятьсот франков, на которые она хотела купить костюмчик спортивного фасона. Он возражал, говоря, что цивилизация под угрозой и в ближайшем будущем обречена на гибель, если элита не будет подавать пример скромного и даже аскетичного образа жизни.
— Я — крупнейший кинокритик в Париже, а может, и в Европе, но посмотри на меня и скажи, где ты еще видела такой потертый и засаленный галстук. Я его уже два года ношу, хоть денег-то у меня хватает. Всего три недели тому назад «Объединенные фильмы» отвалили мне три тысячи франков за то, что я расхвалил их халтуру, и я мог купить себе целый комплект галстуков. Но я понял, что жить надо просто: в этом больше чистоты, больше силы, больше духовности…
— Это все болтовня, — возмутилась Жижи. — Во-первых, что может быть проще костюмчика?
Она уже собралась еще раз описать костюмчик спортивного фасона из чистой шерсти, но тут появился Мартен. Она напряженно ждала, пока друзья обменивались рукопожатиями, а потом хотела вернуться к прерванному разговору, но тут Матье Матье сказал Мартену, наступив ему на ногу под столом:
— Кстати, а как с твоей квартирной платой? Обошлось?
— С моей квартирной платой? Ох, не говори, влип и не знаю, что делать. Все очень просто, если до утра не найду денег, они наложат арест на имущество. А ты бы не мог часом…
— Никак не могу. И все равно у меня только пятьсот франков, они тебя не спасут.
— Спасут, спасут! Остальные две сотни я найду… Одолжи мне. Я верну! Обещаю! Подумай — на мебель наложат арест!
Жижи с раскрасневшимся лицом смотрела на Матье Матье, а он все еще колебался. Наконец он извлек из кармана пятисотфранковую купюру и со вздохом протянул ее Мартену:
— Не могу видеть друга в беде. Это сильнее меня.
Жижи в слезах выскочила из-за стола, не попрощавшись и даже не попудрившись. Когда она вышла из бара, Мартен вернул пятьсот франков своему лучшему другу. Они заговорили о работе. Матье Матье поведал, что вошел в первую фазу периода эволюции, который, вероятно, затянется надолго.
— Старик, люди не понимают, насколько талант зависит от мелочей, от маленьких потребностей. До прошлой недели я писал статьи авторучкой. Привычка… Отчасти и суеверие… И вот на прошлой неделе Жижи мне ее ломает в ту самую минуту, когда я сажусь за статью. Одиннадцать вечера, материал срочный, новую уже не купишь. Ничего не поделать, прошу в канцелярии гостиницы перьевую ручку. Перо «голуаз». Не знаю, представляешь ли ты себе, что такое перо «голуаз»…
— О да, представляю…
— Сажусь писать, как всегда, и вообрази, даже не заметил ничего такого. Потом уже, когда ее перепечатали, у меня был шок. Вся манера письма изменилась. Стиль стал просто бронебойный, вонзается в любую преграду и взрывает ее! Читатель ни о чем не догадывается, и вдруг р-р-раз, сухой щелчок — и готово. Вот такие дела! У меня всегда было смутное ощущение, что у авторучки перо недостаточно острое… во всяком случае, для критики. Потому что для стихов я никогда не соглашусь ни на что, кроме авторучки! Если когда-нибудь я напишу поэму, которую задумал…
— Ты собираешься писать поэму? Первый раз слышу! — с упреком сказал Мартен.
— Ну, это пока так, замысел… По мне, нынешняя поэзия больна: иногда я просто рыдаю по ночам в постели, как воображу себе эту ее рахитичную голову, эти бегающие глазки пастеризованного Мефистофиля… Я мечтаю написать поэму, которая вернет поэзии пышную грудь и ляжки. Моя поэма будет исходить из смутного сознания растений или, если угодно, из интеллектуальной органичности. Поскольку им предстоит быть срубленными, чтобы превратиться в шкафы и прочую мебель, деревья в лесу постепенно начинают сознавать свое предназначение. И они приспосабливаются: вместо того чтобы расти прямо вверх, они изначально принимают форму буфета в стиле Генриха Второго, комода в стиле Людовика Шестнадцатого или столика в стиле Директории. Людям даже не придется их рубить, проще жить прямо в лесу! Так происходит примирение с природой.
Склонясь под бременем восхищения, Мартен глубокомысленно качал головой. Матье Матье добавил:
— Сухой пересказ, конечно, ничего не дает. Постой, чтобы ты лучше почувствовал, я тебе изображу два-три стиха:
В небесный циферблат вперяясь робким оком, Принцесса чувствует в ночи, не в силах спать, Как экзотическая истекает соком Под ней эбенового дерева кровать…— Это прекрасно, — сказал Мартен. — Чертовски хорошо.
Матье Матье, порозовев от волнения, благодарно смотрел на друга. Он взял его за руку и спросил:
— А как твой роман? Нашел, кого уморить?
Мартен покачал головой. Нет, никого он не нашел. Матье Матье преисполнился сочувствия. От поэзии он добрел, и ему очень захотелось помочь лучшему другу. Его осенила мысль, и голосом, слегка дрожащим от жертвенной лихорадки, он предложил:
— Хочешь, я войду в твой роман?
— Нет, — возразил Мартен. — О чем ты говоришь! Во-первых, тебе еще надо написать поэму. И потом, нет, нет и нет! Никогда не соглашусь! Меня совесть замучает!
Немного помолчали. Матье Матье был очень взволнован собственным великодушием. Тем временем Мартен размышлял.
— Конечно, — произнес он, — пристроить тебя мне было бы очень просто. Например, я тебя отчетливо вижу в той главе, которую сейчас пишу…
— Раз ты не хочешь, то и говорить не о чем, — оборвал его Матье Матье. — Тебе еще много осталось работы?
— На неделю, от силы дней на десять. Сейчас я рассчитываю на событие, которое вот-вот должно произойти. Я жду одного человека.
Человек, которого ждал Мартен, все не приходил, и с каждым днем он все больше нервничал. Роман его очень продвинулся, и начальника отдела уже почти невозможно было держать в рамках, он унимался только в минуты отчаяния. Тогда он был как малый ребенок и, рыдая, ползал у ног Армандины. Бедная женщина сопротивлялась из последних сил.
Наконец как-то вечером, после ужина, предупредив заранее по телефону, к Мартену пришел издатель. От писателя не укрылось, что он плохо выглядит и одежда на нем болтается.
— Садитесь. Я совершенно не ждал вашего прихода. Представьте, я сам думал завтра утром к вам заглянуть для делового разговора… Да, мне бы нужен аванс.
— Приходите, поговорим… Не помню, в каком состоянии наши с вами расчеты, но думаю, что смогу что-нибудь сделать.
— А я так в этом уверен. Вчера вечером я общался с одним издателем, не хотелось бы называть имя, так вот, он заговорил со мной об Армандине, которую видел на вечере «Пера на ветер». И он сказал, что после такого успеха вы, наверно, отвалили мне изрядную сумму. Мне не хотелось его разочаровывать, но мне все же было неловко за мой потрепанный костюм.