Происхождение боли
Шрифт:
— Что тебе, братец? — спросил нежный дух.
Заклинатель отвечал, кивая на неблагосклонную леди:
— Вот моя жена. С ней случилось несчастье… Анна, скажите, что с вами.
— Я… потеряла моё сердце — я не могу больше любить и верить в добро, я… забыла Бога!
— Жаль, что ты жива, — вздохнуло дитя, — Тебе не надо больше жить. Пойдём со мной.
— Но я не хочу умирать! У меня остались дочка, мама, папа. Я должна вернуться к ним!
Маленький посланец смерти задержал на Анне большие смышлёные глаза без зрачков:
— Ты не сможешь, если не простишь. Ты не простишь, если останешься здесь. Пойдём со мной. Только Там избываются все гневы и обиды.
— Джордж,
— Не бойтесь. Ваше тело спит, а духу нигде нет препятствий. Идите туда — в Царство Правды, попросите у единственной истинной Матери помощи и напутствия. Я дождусь.
Он подкрепил обещание взглядом, перевёл глаза на ребёнка и исчез. Остались только эта бледная безжизненная девочка с окровавленным крестом, да перепуганная женщина…
— Кто ты? — рваный шёпот.
— Я сестра моего брата.
Что-то безначально древнее и жуткое было в этих словах. Анна почувствовала себя беззащитной, заискала платье, но оно попало.
— Что же, ты уведёшь меня — мой дух — в мир мёртвых?… В Рай?… Или…
Девочка положила крест на подушку.
В голове у Анны крутился пресловутый псалом про когда пойду долиной смертной тени…
— Тебе же сказано: не бойся. Ты готова?
— … Да.
Они спустились по лестнице, вышли на обычную пустынную ночную улицу. Но стоило Анне ступить за край тротуара, как земля закренилась; на глазах вертикаль и горизонталь поменялись местами. Девочка-провожатая уже бессмятенно парила в воздухе, а её несчастная невестка сначала откатилась снова к дому, потом сошедшая с ума гравитация поволокла её под откос, к крыше. Ухватившись за карниз, Анна повисла над пустым небом. Земля всей громадой отталкивала её прочь. Луна, какая-то странная, раза в три крупней реальной и контрастно пятнистая, маячила среди серых клочковатых облаков.
— Нам — туда, — сказала, подлетая, белая тень, — Прыгай.
— НЕЕЕТ!!!!!! — Анна сдавила веки и поклялась себе, что ни за что не отпустит края, но руки всё слабели, невыносимо болели от натуги и в конце концов разжались сами собой.
Кричать можно на всю вселенную, но лишь покуда хватит первого выдоха. На втором Анна уже привыкла к падению. Её то кувыркало, то несло стрелой, головой вниз. Ветер холодил и обжигал одновременно. В облаках полёт слегка замедлился и ужас пошёл. Дальше движение становилось всё более и более плавным. Анне даже захотелось грести руками, словно выныривая с глубины. Где верх, где низ, она уже не понимала. Девочка-призрак приблизилась снова, взяла спутницу за руку и молча повлекла к другой планете.
Чёрный воздух не был пуст. Странные создания или предметы, тускло светящиеся, похожие на кометы или на крылатых насекомых, мелькали в нём; полосы радужного тумана вились на пути.
По мере приближения новой земли скорость снова возросла. Анна ощутила мучительное головокружение. Она снова падала. Внизу был день; сквозь тучи проглядывали скалы и холмы, леса, тёмные провалы озёр или вулканных кратеров, жилы рек или дорог.
Уши заложило от воя рассекаемого воздуха. Анна снова вскрикнула и зажмурилась, видя совсем близко каменную площадь, но столкновение оказалось не болезненней падения с высоты собственного роста. Женщина поднялась на ноги, осмотрела себя и нашла, что одежда на неё почернела и сделалась прозрачно-струйной, как пролитая в воду тушь.
— С прибытием, — сказала из-за спины сестра своего брата.
Они стояли под шафранным низким небом на террасе с балюстрадой, будто бы не рукотворной, а выветренные веками из горной породы. Можно было дотронуться до крон деревьев, сквозь смоляную листву которых ярко светились плоды.
Среди людей бродили странные существа человеческой стати, но одетые не в мантии и туники из густого дыма, оседающего сажей на коже, а шерстью, имеющие необычные уши, хвосты и другие звериные признаки. К Анне и её спутнице быстро приблизилось чудо с высокой грудью, облепленной тёмно-палевыми перьями; руками, с которых перья свисали широкими плоскими рукавами; из-под короткой перьевой же юбочки тянулись красные страусиные ноги; на длинной шее сидела вертлявая маленькая голова в павлиньем уборе.
— Я тебя ищу, — сообщило оно девочке.
— Я ходила встретить мою сестру. Она держит путь к Матери-Богородице.
У последнего спуска подскажут, куда идти дальше? — сказала полуптица и отошла.
— Кто это был? — спросила Анна, шагая вниз.
— Куратор.
— … Как мне тебя звать? У тебя ведь есть имя.
— Ты его знаешь.
— … Огаста?… Но как же!?…
— Все живые лгут, — изрекла маленькая покойница, спускаясь чуть впереди.
На нижней широкой площадке стояли бесконечные ряды столов, у которых люди занимались разными работами: одни крутили каменные жернова, другие мыли, чистили и резали овощи, кололи орехи. Им приносили заготовки и забирали у них готовое. Парапетом была одна сплошная плита, уставленная тысячами дымящихся котлов.
— Какая-то гигантская кухня, — отметила Анна, — У тебя здесь тоже есть обязанности?
— Обязанностей здесь нет. Мы делаем, что хотим.
— И вон та женщина, которая скоблит ногтями морковь? У неё на волосах висят железные гири! Она сама себе их прицепила?
— Да.
— От них вся её голова кровоточит!..
— Как-то при жизни она бранила свою дочь, а когда та обняла её и умоляла о прощении, — схватила девочку за косы и оторвала от себя.
— Вот гадина!
— Молчи. Ты тоже мать.
Странницы шли вправо до новой лестницы, ведущей в ущелье, где по обе стороны тропы зевали тускло рдеющие углями пещерки-жаровни. Иные были закрыты чёрными щитами. Возле каждой из стены выступала толща в виде барабана, служащего столом. На одних лежали готовые хлебцы, хлебы и пироги, на других — слепленные, но не испечённые, подле на глиняных блюдах и лотках высились горы будущей начинки: изюм, грибы, ягоды и всё, что угодно.
Здесь заправляли всего несколько женщин в светлой одежде. Одна принимала у лестницы снедь, раздавала пироги и караваи с тихими наказами людям, уходящим вдаль; другая месила тесто, лепила, начиняла хлебы; третья длинными голыми руками отправляла их в печи и вынимала из печей, четвёртая просто сидела и наблюдала за всем. К ней и обратилась Огаста:
— Мэри, это моя сестра.
Лазутчица присогнулась в неловком реверансе.
— Меня зовут Анна.
— Отчего ты умерла?
— От родов, — ответила Анна без раздумий и прибавила, — Мне нужно предстать пред Богоматерью. Мне так сказали…
— Тебе придётся пересечь море. Бери хлеба, сколько не тяжко, и ступай в сады. Пройдёшь их — попадёшь на берег, на причал; найдёшь себе лодку…
— Но я не умею управлять лодками.
— Там есть лодочники. Тебя отвезут.
Анне не нравилась отстранённость здешних хозяек и суета работников; она постоянно возвращалась к вопросу: ад это или рай? Для ада слишком безобидно, для рая — хлопотно, и для того и для другого — как-то через чур просто. «Сколько не тяжко… Хм!..». Она взяла крошечную пухлую булку. Огаста же поставила одну на другую две коврижки и, прижимая их к груди, кивком зовя Анну за собой.