Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)

Шнирельман Виктор Александрович

Таким образом, в настоящий момент представляется весьма затруднительным сколько-нибудь детально реконструировать процесс становления производящего хозяйства в Северном Китае и на соседних территориях. Соблюдая известную осторожность, можно пока что говорить лишь об очаге возникновения земледелия и скотоводства в Восточной Азии в широком смысле, понимая под ним обширную территорию Северного и СевероВосточного Китая, Монголии и южной части советского Дальнего Востока. Судя по имеющимся данным, неолитические культуры этих районов развивались во взаимодействии, обмениваясь различными достижениями. В процессе контактов ранний земледельческо-скотоводческий комплекс (просо, собаки, свиньи) постепенно проникал из первичного очага своего возникновения в окружающие области, где творчески воспринимался местным населением. Известную роль в становлении неолита Северного Китая сыграли миграции с юга, детальную картину которых еще предстоит восстановить.

История неолитических культур Восточной и Юго-Восточной Азии свидетельствует о том, что они развивались в условиях тесных контактов, которые облегчали распространение отдельных достижений на огромные расстояния.

Именно эти контакты создавали условия для проникновения древнейшего скотоводческого комплекса, включавшего свиней и собак, в новые районы. Как уже отмечалось, этот комплекс был характерен для всех раннеземледельческих культур. Вряд ли следует считать, что в каждой из них процесс доместикации происходил самостоятельно и независимо. В то же время нет также оснований говорить о западном происхождении местных домашних свиней, как это делает, например, Г. Эпштейн [563, II, с. 360, 361, 371, 372]. Во-первых, свинья неспособна на дальние переходы, особенно через горные перевалы. Во-вторых, разведение свиней играло подсобную роль в скотоводстве Индии, Передней и Средней Азии. Если бы в ранний период имелись контакты с западом, то в первую очередь в Китай проникли бы домашние козы и овцы, чего, однако, не отмечается. Тот факт, что свиньи, останки которых были найдены на яншаоском поселении Баньпо, отличались от местных диких [1007, с. 294], следует скорее относить за счет плохой изученности диких свиней и сложности костных определений, нежели за счет диффузии с запада. Впрочем, не исключена возможность принадлежности баньпоских находок южной разновидности восточноазиатских свиней, которая и была приведена сюда предками яншаосцев с юга. О предпосылках зарождения свиноводства твердо можно говорить лишь для ЮгоВосточной Азии, где еще у хоабиньцев охота на кабанов играла важную роль. Судя по ряду косвенных данных, эти предпосылки имелись и в Восточной Азии, где многие мезолитические и неолитические культуры были связаны главным образом с биотипами, подходящими для обитания диких свиней. Вместе с тем скудность данных не позволяет в настоящее время наметить какие-либо очаги доместикации свиней в Восточной и Юго-Восточной Азии.

Древнейшие находки одомашненных гауров и бантенгов происходят из Таиланда (культура банчиенг). О доместикации буйволов, безусловно, свидетельствуют материалы культуры лян-чжу в низовьях Янцзы, а возможно, и предшествующих ей культур хэмуду и цинляньган [663, с. 96—100]. В Северный Китай и рис, и одомашненные буйволы, и куры попали с юга в период культуры луншань во второй половине III (конце III — начале II) тысячелетия до н. э. Вместе с тем в этот период, как справедливо подчеркивает Л. С. Васильев [69, с. 208–219], Северный Китай испытывал и сильное влияние с севера или северо-запада. Именно луншаньцы были первыми из предков китайцев, которые познакомились с пшеницей и ячменем и начали разводить овец и коз.

Выше отмечалось, что вопреки мнению Хэ Пинди биологической базы для доместикации овец в Китае не было. Не считая спорных находок костей овец в низовьях Янцзы и нескольких костей диких овец в Яншао, основная масса их останков происходит из луншаньских поселений Северного Китая [663, с. 96, табл. 5]. Так как в этот период здесь начали появляться козы, можно допустить, что по меньшей мере часть находок принадлежала домашним овцам, которые сплошь и рядом выпасались скотоводами степного пояса в одном стаде с козами и были пригнаны в Китай, видимо, вместе с ними. Бесспорные находки костей домашних овец и крупного рогатого скота на поселении Далиталиха культуры номухун (провинция Цинхай) датированы 2080 (1720) ± 90 Г. до н. э. [477, с. 527], а древнейшие находки пшеницы на Среднем Амуре появляются во второй половине III (первой половине II) тысячелетия до н. э. [110, с. 241, 242]. К еще более раннему времени относятся кости коз в Мяо-дигоу II (2620 [2190] ± 90 Г. до н. э.) [663, с. 406]. Таким образом, импульсы, исходившие с запада, достигли Северного Китая и Дальнего Востока ко второй половине III (концу III — первой половине II) тысячелетия до н. э. В среднем течении Янцзы домашние овцы появились, видимо, у носителей культуры цюй-цзялин также в середине III (конце III) тысячелетия до н. э. [663, с. 97].

Как ни скудны современные данные о ранних этапах развития земледельческо-скотоводческой культуры в восточных районах Старого Света, они все же позволяют наметить по меньшей мере один мощный центр становления производящего хозяйства, оказавший заметное влияние на весь ход дальнейшей истории этих регионов. Это восточногималайский очаг, где рисоводство возникло не позднее VI (рубежа VI–V) тысячелетия до н. э. и было разнесено в соседние области (Таиланд, Вьетнам, ЮгоВосточный Китай, Индия и т. д.) расселявшимися отсюда во все стороны носителями сино-тибетских языков [362, с. 1—16]. Косвенно об этом свидетельствуют не только данные лингвистики [389, с. 100 и сл.], но и данные палеоантропологии, локализующие центр формирования южных монголоидов в Южном Китае, откуда они в период неолита постепенно проникали на север (культура яншао) и на юг (неолитические культуры ЮгоВосточной Азии) [356, с. 82–89; 239, с. 48, 72, 73].

Много сложнее решить проблему о возникновении клубнеплодного земледелия и его взаимоотношениях с рисоводством… До недавнего времени она представлялась относительно простой: вначале население Юго-Восточной Азии научилось выращивать таро и ямс, а потом перешло к разведению риса, который встречался на огородах таро в качестве сорняка [414, с. 341]. Этому, казалось бы, соответствовали и данные из Океании, где широко распространилось клубнеплодное земледелие, тогда как рисоводство не пересекло линии Уоллеса, хотя, по мнению специалистов, для этого не имелось никаких природных барьеров [1045, с. 4]. Обнаружение раннего очага доместикации риса, возникшего, очевидно, задолго до распространения земледельческой культуры в Океанию, заставляет взглянуть на рассматриваемую проблему под иным углом зрения. Весьма вероятно, что некоторые из групп поздних хоабиньцев перешли к возделыванию таро и ямса примерно одновременно с сино-тибетскими народами (возможно, тоже частично хоабиньцами), которые начали заниматься рисоводством. Впоследствии движение рисоводов в Юго-Восточную Азию привело к тому, что первые частью переняли у них новые навыки, а частью мигрировали в Океанию. Действительно, зерновое земледелие в отличие от клубнеплодного вообще имеет тенденцию к экспансии. Судя по ботаническим и историческим данным, в прошлом разведение таро и ямса было распространено несравненно шире [634, с. 190]. По словам Я. В. Чеснова, «у ряда народов, прежде всего индонезийских, рис появился после овладения ими клубне- и корнеплодным земледелием» [362, с. 13].

Как единодушно утверждают лингвисты, протоаустронезийцы, безусловно, были знакомы с ямсом, таро и многими тропическими растениями, рано вошедшими в культуру [548, с. 10; 424, с. 22]. Что же касается риса, то здесь единодушие кончается. Р. Бласт пишет о знакомстве протоаустронезийцев с рисом и просом [424, с. 31–33], а А. Дайен это категорически отрицает, допуская, правда, что часть аустронезийцев в поздний период перешла к рисоводству [548, с. 7]. Проверить справедливость этих суждений археологически в настоящее время почти невозможно. Данные о возникновении производящего хозяйства в Океании необычайно скудны и сводятся главным образом к нескольким находкам костей «потенциально домашних» животных, которые вроде бы косвенно свидетельствуют о появлении земледелия [12] . Наиболее ранние останки свиней, несомненно приведенных сюда человеком, датируются на Новой Гвинее третьей четвертью IV (началом III) тысячелетия до н. э. [462, с. 504, 505] и последней четвертью VI (серединой V) тысячелетия до н. э. [1018, с. 142]. Правда, последняя дата небесспорна. На о-ве Тимор свиньи появились не позднее второй половины IV (первой половины III) тысячелетия до н. э. [606, с. 176]. Наиболее ранние прямые сведения о земледелии в островной части Юго-Восточной Азии происходят с о-ва Сулавеси, где в среднем слое пещеры Улу Леанг, относящемся ко второй половине V–IV (IV — первой половине III) тысячелетию до н. э., удалось обнаружить остатки риса. Предполагается, что здесь имелись и одомашненные свиньи [607, с. 51, 52]. И на о-ве Тимор, и на о-ве Сулавеси ранние данные о производящем хозяйстве сопутствуют существенным изменениям в материальной культуре: появлению орудий на пластинах, геометрических микролитов, керамики и т. д., позволяющим говорить о волне мигрантов из материковой Азии [607, с. 43, 51].

12

Правда, в последние годы в горах Новой Гвинеи в районе Кук удалось выявить древние дренажные сооружения, восходящие ко второй половине V (первой половине IV) тысячелетия до н. э., а возможно, и к более ранней эпохе.

Связать эту миграцию с какими-то лингвистическими построениями пока что не представляется возможным Индикатором следующей волны мигрантов, которые разнесли производящее хозяйство в более восточные районы Океании, является керамика лапита, широко распространившаяся начиная со второй четверти II (середины II) тысячелетия до н. э. от Западной Меланезии до Западной Полинезии [932, с. 57]. Ее носители, часто отождествляющиеся с протополинезийцами, появились первоначально на побережье островов в западной части этого региона. Они занимались главным образом рыболовством и морским промыслом и имели домашних животных (собаки, свиньи, куры), хотя и в небольшом количестве. По-видимому, они знали и земледелие, имевшее, правда, подсобный характер. Тот же образ жизни фиксируется у носителей керамики лапита, проникших позднее в Западную Полинезию, где их поселки являются древнейшими в этих местах памятниками человеческой культуры. К рубежу новой эры во многих районах и керамика лапита, и домашние животные исчезли, так что ко времени прихода сюда евроцейцев на некоторых островах от них не осталось-и воспоминаний [511, с. 315–318].

Америка

В древней Америке скотоводство получило гораздо меньшее распространение, чем в Старом Свете. Изучение его тем не менее представляет исключительный теоретический интерес, так как в сравнении с картиной, полученной для Старого Света, позволяет выявить некоторые общие закономерности.

Области обитания морских свинок и гуанако и некоторые ранние археологические памятники Южной Америки:

1 — ареал морских свинок; 2 — ареал гуанако

Палеоклиматические исследования показывают, что природная среда как Северной, так и Южной Америки начиная с конца плейстоцена претерпела столь же серьезные изменения, как и в других районах мира. Формирование современных природных условий началось здесь в IX–VIII (VIII–VII) тысячелетиях до н. э., причем в среднем голоцене (VII — первая половина V [VI–V] тысячелетия до н. э.) в Андах отмечался влажный период [651, с. 124–140; 769, с. 18; 782, с. 44]. К началу голоцена вымерли многие важные для первобытных охотникоз дикие животные: лошади, антилопы, крупные кролики и лисицы: в Центральной Америке [576, с. 140–144] и ленивцы, лошади и некоторые виды оленей в Андах [768, с. 33–36]. Приспосабливаясь к новым условиям, люди стали все больше внимания уделять собирательству и рыболовству [1029, с. 72, 73; 447, с. 182–229; 788, с. 18–29]. В итоге в некоторых местах возникло примитивное земледелие, а на его основе и доместикация животных. Однако благоприятный биологический фон для последней имелся далеко не везде. Из-за его отсутствия в Мезоамерике в доколумбову эпоху скотоводства не знали. Единственным важным первичным очагом скотоводства стали Анды, где были одомашнены гуанако и морские свинки.