Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)
Шрифт:
Таким образом, в известные промежутки времени многие ныне пустынные области представляли собой цветущие оазисы, где первобытная культура могла успешно развиваться. Означает ли. это, что тогда здесь обитали предки культурных пшениц и ячменя и домашних коз и овец, которые послужили основой формирования местного производящего хозяйства, как иногда предполагают [145, с. 142, 149–151]? Недавние исследования в Нубии и Египте действительно позволили обнаружить остатки дикой пшеницы и, возможно, ячменя в комплексах, (мсиированных 13000—11 500 (12000—10500) гГ. до н. э. [1013, с. 270–274], и остатки дикого ячменя в раннем неолите в конце VIII — второй половине V (конце VII — начале IV) тысячелетия до н. э. [1014, с. 224]. Следовательно, природные предпосылки для перехода к земледелию в этих районах имелись. Некоторые египтологи считают, что домашние породы коз и овец также возникли в Африке — и произошли от местных вымерших видов или по крайней мере что гривистая порода древнеегипетских овец могла возникнуть в условиях доместикации африканских гривистых баранов [145, с. 151; 184, с. 78]. Однако бесспорных останков диких без-оаровых коз или муфлонов в Африке до сих пор обнаружить не удалось. Единственными видами, входящими в подсемейство овец и коз, в Северной Африке издавна были гривистые бараны и каменные
Конечно, Северная Африка и Сахара, в особенности во влажные фазы, обладали целым набором местных съедобных растений, которые использовали древние египтяне и которые до сих пор служат пищей некоторым народам (список растений см. [679, с. 485–487; 492, с. 64–70; 290, с. 54, 55]). Кроме того, в древности здесь в больших количествах водились туры, ослы и другие животные, причем, как полагают специалисты, многие из них были приручены, по крайней мере в древнем Египте исторического периода, а возможно, и раньше (см., например, [31, с. 392–408]). Однако до сих пор остается неясным, сложился ли земледельческо-скотоводческий комплекс в Африке самостоятельно, или же на его становление повлияли импульсы, исходившие из Азии.
Интересная картина была обнаружена на Ниле при изучении верхнепалеолитических комплексов 13 000—10 000 (12 000—9000) гГ. до н. э. в Верхнем Египте и Нубии. Выяснилось, что в этот период здесь обитали многочисленные коллективы охотников, рыболовов и собирателей, различавшиеся по характеру материальной культуры и хозяйственной ориентации. Некоторые из них представляли крупные оседлые общины, главной сферой деятельности которых было рыболовство и/или собирательство диких хлебных злаков. На нескольких особенно крупных поселениях в районе Иены собирательство растений составляло основу существования, а роль рыболовства была необычайно мала [1012, с. 145–153; 1013, с. 276–282]. Мысль о том, что жители Верхнего Египта в позднем палеолите занимались собирательством съедобных растений, не нова. Об этом говорили находки терочников, известные со времен открытия себильской культуры. Можно ли видеть в подобных находках свидетельства древнейшего земледелия, возникшего на Ниле на местной основе, как считают некоторые специалисты? (см., например, [469, с. 188; 664, с. 124–129]).
Археологические культуры и памятники неолита и раннего железного века Африки:
1 — средиземноморский неолит; 2 — неолит капсийской традиции; 3 — неолит суданской традиции; 4 — хартумский неолит; 5 — ранний район расселения нубийской группы А; 6 — культура кинтампо; 7 — древнейший район расселения культуры раннего железного века Восточной и Южной Африки (по Филлипсону); 8 — граница между западной и восточной ветвями культуры раннего железного века (по Филлипсону); 9 — путь миграции ранних овцеводов в Южной Африке (по Куку)
Последние исследования показывают, что процесс становления производящего хозяйства в Нильской долине шел весьма сложным и извилистым путем. В этой связи стоит сослаться на весьма поучительный пример с Ф. Уэндорфом, который, воодушевившись нубийскими находками, перенес свои исследования в Верхний Египет, ожидая найти там поселки древнейших местных культиваторов. Однако его ожидания долго не оправдывались. Выяснилось, что усложненное собирательство верхнепалеолитического населения Египта, равно как и Нубии, далеко не сразу и не везде переросло в земледелие. Специально изучавшие этот вопрос ученые считают, что последующее потепление создало неблагоприятную обстановку для диких хлебных злаков. Поэтому в раннем и среднем голоцене в прилегающих к среднему течению Нила районах площадь многих поселков резко сократилась, протоземледельческий инвентарь (терочники и жатвенные ножи) постепенно исчез, а рыболовство надолго стало основным источником питания [1012, с. 153, 159–161; 1013, с. 283, 284]. Впрочем, в период раннеголоценовой гумидной фазы в некоторых оазисах Ливийской пустыни снова временно возникло хозяйство с упором на усложненное собирательство диких растений [664, c. 124–129; 923, c. 141–147]. Именно здесь многолетние целенаправленные поиски древнейших следов земледелия, проводившиеся Ф. Уэндорфом и его коллегами, наконец-то увенчались успехом. Ученым удалось обнаружить серию поселков ранней фазы неолита суданской традиции (ранний хартумский неолит), датированных концом VIII — второй половиной V (концом VII — началом IV) тысячелетия до н. э. и расположенных в оазисе Харга и во впадине Набта Плайа в ныне пустынных районах. Раскопки одного из них в районе Набта Плайа дали массу растительных остатков, в том числе здесь были зафиксированы дикая и культурная разновидности ячменя [1014, с. 224, 228, 232].
Таким образом, уже с конца верхнего палеолита в Северо-Восточной Африке обитало относительно развитое население, которое умело манипулировало своими хозяйственными возможностями и чутко реагировало на изменения природной обстановки, ориентируя хозяйство в соответствии с требованиями максимально эффективного использования окружающих ресурсов. Как справедливо указывает Дж. Кларк [494, с. 71, 72], эта практика, несомненно, подготовила почву для возникновения производящего хозяйства, переход к которому в свете находок в Набта Плайа можно с большой долей вероятности связывать с деятельностью местного ранненеолитического населения. Более сложным представляется вопрос об истоках местного cкотоводства. Дж. Кларк предположил, что уже собиратели Северной Африки начали приручать животных [492, с. 62, 63]. Судя по остеологическим данным, с конца верхнего палеолита население Верхнего Египта и Нубии охотилось прежде всего на тура, коровью антилопу (бубала) и газель, несколько меньше — на ослов и гиппопотамов и много реже — на гривистых баранов и других животных [596, c. 97; 486, с. 259–261]. Казалось бы, при этом имелись возможности для приручения некоторых животных, однако сейчас трудно судить, были ли они полностью реализованы. На протяжении раннего и среднего голоцена роль охоты в хозяйстве падала, а роль рыболовства, как отмечалось, наоборот, возрастала. К середине VI (началу V) тысячелетия до н. э. многие районы Верхнего Египта и Нубии были населены рыболовами, которые занимались также в некоторой степени охотой и — собирательством, но домашних животных не имели [1011, с. 1168; 837, с. 6—17]. Только на ранненеолитических поселениях оазиса Харга и впадины Набта Плайа Ф. Уэндорфу и его коллегам удалось вроде бы обнаружить немногочисленные кости, принадлежавшие, по предварительным данным, домашним козам и овцам и, возможно, крупному рогатому скоту [1014, с. 224, 228, 232]. Однако при малой разработанности методики определения костей в Северной Африке следует воздержаться от преждевременных выводов до полной публикации материалов с подробным обоснованием сделанных заключений. Если они подтвердятся, можно будет говорить о культурном импульсе, исходившем из Палестины периода докерамического неолита В или раннего керамического неолита, откуда только и могли сюда попасть домашние козы и овцы.
Несмотря на то что древнейшие неолитические поселки (Меримде, Фаюм, Бадари и др.) были открыты в Египте еще в 20—30-е годы, вопрос об их происхождении до сих пор остается открытым (последние сводки по этому вопросу см. [407; 972; 416, с. 463–484; 490, с. 187–194; 727]). Все они в большей или меньшей степени были связаны с земледельческо-скотоводческим населением, в той или иной мере оседлым в зависимости от окружающей природной обстановки. Их обычно датируют второй половиной VI–V (второй половиной V — началом IV) тысячелетием до н. э. [528, с. 279; 475, с. 89–97], причем, по справедливому мнению некоторых специалистов, эти поселки не являются древнейшими. Их предшественники, видимо, скрываются под толщей нильского аллювия. Неолитические поселки Египта не дали такой прочной глинобитной архитектуры, как переднеазиатские. Однако ясные свидетельства развитого земледелия (ямы-хранилища с остатками эммера и ячменя, земледельческие орудия) и рыболовства заставляют говорить об оседлом образе жизни их насельников. Менее изучен вопрос о скотоводстве, так как в довоенный перйод здесь не только не пытались выявить наличие доместикационных признаков у потенциально домашних животных, но и сами виды животных определялись часто довольно неточно [897, с. 124, 125, 133 135]. В свете данных критического анализа материалов старых раскопок, проведенного Ч. Ридом, выяснилось, что наиболее ранние из надежных остеологических свидетельств доместикации относятся к довольно позднему времени. Древнейшие домашние свиньи были зафиксированы у бадарийцев, а козы и овцы — только у населения IV тысячелетия до н. э. [897, с. 133, 135; 898, с. 33]. Мало кто из египтологов всерьез полагался на эти факты, значительно-искажавшие реальную картину, искусственно омолаживая процесс возникновения скотоводства в Египте. Только недавно, с оживлением исследований в области первобытной истории Египта, появилась надежная основа для установления процессов, сопровождавших становление производящего хозяйства. Обработка материалов из Фаюма середины V (начала IV) тысячелетия до н. э. показала наличие там домашних овец и крупного рогатого скота [639, с. 198], а приведенные выше результаты раскопок в оазисах Ливийской пустыни позволяют предполагать и более раннее появление домашних животных в Египте.
До недавнего времени процесс возникновения производящего хозяйства в Египте представлялся в виде заимствования переднеазиатского комплекса местными рыболовами и собирателями. В свете новейших находок постановка вопроса в такой форме кажется уже неправомерной. Теперь ясно, что не все афро-азиатские параллели следует объяснять культурными контактами. Так, дикий ячмень рос в Северо-Восточной Африке, где, по-видимому, и сложился самостоятельный очаг его культивации. Вот почему импульсы, исходившие из Азии, не привели к коренной перестройке местной хозяйственной системы, а материальная культура неолита Египта имела — традиционно африканский облик — факт, давно подмеченный специалистами [355, с. 89–91; 415, II, с. 140; 490, с. 191, 192].
Это, конечно, не означает, что вопрос о древних афро-азиатских контактах стал неактуален. Контакты эти, несомненно, имели место и прослеживаются по меньшей мере с мезолита. О них говорят материалы, обнаруженные на многочисленных мезолитических стоянках внутренних районов Синая [514, с. 505]. На развеянных стоянках под Хелуаном еще в 20-е годы были встречены разновременные натуфийские орудия [886, с. 35–42]. О контактах более поздних периодов известно меньше, возможно из-за ухудшения природной обстановки на Синае. Все же там найдено несколько памятников докер амического неолита. О связях в период позднего (керамического) неолита Палестины середины VI — конца V (V — первой половины IV) тысячелетия до н. э. свидетельствуют находки некоторых палестинских форм орудий в Фаюме Айв Меримде. В Южной Палестане сейчас известны поздненеолитические поселки, с которых открывается беспрепятственный путь в Египет [807, с. 57]. Как ни малочисленны эти данные, они недвусмысленно свидетельствуют о контактах, издавна связывавших Египет и Переднюю Азию. Сопутствовавший им обмен информацией, несомненно, сыграл не последнюю роль в сложении земледельческо-скотоводческого комплекса в обоих регионах.
Переход к производящему хозяйству в долине Нила произошел не позднее второй половины VI (первой половины V) тысячелетия до н. э., когда различные группы земледельцев и скотоводов уже обитали на обширной территории от Дельты до Верхнего Египта. В некоторых областях, как, например, в Фа-юмском оазисе, неолитический комплекс появился внезапно в развитом виде, сменив к середине V (концу V) тысячелетия до н. э. местных рыболовов с их совершенно иными традициями [1012, с. 161].
Изученность неолита Северной Африки оставляет желать лучшего. Лишь в самое последнее время его удалось расчленить на несколько отдельных культур, взаимоотношения между которыми до конца еще не ясны [473, с. 22–25; 406, с. 221, 222; 680, с. 87 и сл.; 771; 472, с. 221–260]. В Южной и Центральной Сахаре от Нила до Мавритании ученые обычно выделяют область неолита суданской традиции, во внутренних районах Северной Африки и кое-где на побережье, а также в некоторых районах Северной Сахары — неолит капсийской традиции, на побережье Северо-Западной Африки — средиземноморский неолит. Некоторые специалисты полагают, что следует ввести еше более дробное деление. Датировка и хозяйственная характеристика этих комплексов широко дискутируются и пока что не могут быть определены сколько-нибудь однозначно. Поэтому нельзя разделить оптимизм тех исследователей, которые уверенно говорят о самостоятельном переходе местного населения к земледелию или скотоводству одновременно с переднеазиатским [471; 528, с. 271–291] (более трезвый подход см. [491, с. 621; 679, с. 484, 485]). Критический анализ имеющихся данных заставляет отнестись к этой возможности более сдержанно.