Прокля'тая Русская Литература

Михайлова Ольга Николаевна

– Слушайте, а может, он просто коньячком баловался?
– высказал гипотезу Голембиовский.

– Нет, - Муромов покачал головой, и вдруг всколыхнулся, - о! Я забыл о его добродетели. Он был трезвенником. Однако продолжу. Толстой не выносил Чернышевского: "Его так и слышишь, - писал он о нём, - тоненький неприятный голосок, говорящий тупые неприятности и возмущающийся в своем уголке, покуда никто не сказал "цыц" и не посмотрел в глаза". В "Отечественных Записках" писали: "Поэзия для него - главы политической экономии, переложенные на стихи". Другие говорили о его грязных калошах и пономарско-немецком стиле. Некрасов с вялой улыбкой признавал, что Чернышевский успел наложить на "Современник" печать однообразия и тошнотворного безвкусия, набивая его бездарными повестями о взятках и доносами на квартальных, хоть и повысил тиражи. Достаточно глубоко высказывался о Чернышевском и Добролюбове и Иван Тургенев: "В нашей молодости мы рвались посмотреть поближе

на литературных авторитетных лиц, приходили в восторг от каждого их слова, а в новом поколении мы видим игнорирование авторитетов. Вообще сухость, односторонность, отсутствие всяких эстетических увлечений, все они точно мертворожденные. Меня страшит, что они внесут в литературу ту же мертвечину, какая сидит в них самих. У них не было ни детства, ни юности, ни молодости - это какие-то нравственные уроды. Им завидно, что их вырастили на постном масле, и вот они с нахальством хотят стереть с лица земли поэзию, изящные искусства, все эстетические наслаждения и водворить свои семинарские грубые принципы. Это, господа, литературные Робеспьеры, тот ведь тоже не задумался ни минуты отрубить голову поэту Шенье..." Тут надо отметить в скобках, что, несмотря на то, что Чернышевский при личных сношениях с литературными корифеями и авторитетами был с ними внимателен, почтителен и любезен, они, однако, не любили его ещё больше, чем Добролюбова. Тургеневу, например, в то время приписывали фразу: "Добролюбов - просто змея, а Чернышевский - ядовитая, гремучая змея". Впрочем, иногда цитируют и наоборот.

Верейский тоже влез с ремаркой.

– Это точно. "Странная судьба у этого странного писателя!" - с удивлением восклицал Достоевский. Его и вправду многое удивляло, особенно изумлял источник могущества, силы Чернышевского-идеолога, влияние которого на умы современников при всей его вопиющей бездарности и серости было поистине завораживающим, бесовским.

– Да что вы всё о дьяволе-то?
– поморщился Голембиовский.

– Да потому, что странности-то подлинно дьявольские, - отозвался Ригер.
– Кстати, Чернышевский не признавал Пушкина гением. Знаете, почему? На основании того факта, что черновики Пушкина испещрены помарками. Смешно? Но в его собственных рукописях - смейся ни смейся - подлинно нет ни единого исправления. Он так и писал всю жизнь - "фраза за фразой, страница за страницей, без помарок, ровным и четким почерком, текли непрерывно, как река по ровному руслу, строки...". Николай Костомаров в "Автобиографии" утверждал, что Чернышевский - бес, увлекающий жертвы, а потом насмехающийся над ними, кое-кто обмолвился и о его физическом сходстве с бесом...

Голембиовский молчал, на лице его застыло выражение недоумения. Ригер же заключил:

– Как бы то ни было, дело подходило к концу. Приговор: четырнадцать лет каторжных работ в рудниках и затем поселение в Сибири навсегда. Тут новая загадка: каторга для Достоевского оказалась благим испытанием и Пасхой духа, для Чернышевского - голгофой отупения и бессмыслицы. Время сибирское - было потерянным, это была для него ситуация тупика, хаотичного развития внешних событий, сбивающих с толка и явно что-то означающих, но, что именно, понять он не мог. Он не понимал шуток судьбы. Он шёл по пути разумного эгоизма, попал в тупик, и никак не мог понять то, что его внешний тупик суть отражение тупика внутреннего.

– Постойте, но ведь он, как я понял, любил нелюбящую его жену... Может, все эти попытки получить власть и стать премьером - реакция компенсации или попытка что-то доказать супруге?
– с надеждой в голосе спросил Голембиовский.

– Вряд ли, - вдребезги разбил его надежду Верейский, - мечта возглавить восстание у него была и до женитьбы...

Ригер плотоядно потёр руки.

– А теперь я проанализирую роман. Бесовщина проступила. Никакие брошюры и прокламации не могли нанести столь страшный удар моральным ценностям и принципам общества, какой содержался в неуклюжей, смешной, плохо написанной и, по сути, бездарной книге Чернышевского. Наконец-то появилась библия революционной демократии, автор которой сказал своим последователям волшебные слова: "Во имя великой цели всё дозволено". Это и есть новая мораль, лежащая в основе революционного движения, неизбежно породившая "левый" террор, "идейное" преступление Раскольникова, потом убийство царя, экспроприации Камо и далее - ГУЛАГ...

Роман фантастичен. Начнем с начала - с песенки, которую Вера Павловна с пошлой фамилией Розальская поёт по-французски. Откуда она так хорошо знает этот язык высшего сословия? Она выросла в малообразованной и глубоко безнравственной семье: отец - вор и взяточник, мать - грубая пьяница и отнюдь не полиглотка. Несколько лет не очень прилежного хождения Верочки в плохонький пансион знания иностранного языка не дадут, нужны гувернантка-француженка дома и учительница-француженка в институте благородных девиц, чтение книг и журналов, а так же на этом языке должны говорить родители и их гости, как оно положено в свете. Ничего этого в жизни девушки не было. Уже из этой характерной мелочи видно, что Чернышевский нарушает принцип "бытие определяет сознание", героиня вопреки своей малограмотной семье, бездуховной среде и низкому происхождению - высокообразованная и высоконравственная особа с передовыми взглядами на жизнь и хорошо подвешенным языком, подкованная политэкономически и юридически и обладающая деловой хваткой предпринимателя.

Откуда это всё вдруг взялось - непонятно...

Достоевскому, Толстому, Тургеневу или Гончарову этого бы не простили и не спустили, а у Чернышевского этих несообразностей никто и не заметил. Верочка сразу начинает бороться со своей низкой средой и говорит своей наставнице в этических вопросах, прогрессивно мыслящей проститутке, француженке Жюли: "Я хочу быть независима и жить по-своему; что нужно мне самой, на то я готова; чего мне не нужно, того я не хочу. Я знаю только то, что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем". Далее Чернышевский указывает пути, как передовой девушке устроить свою жизнь хорошо. Ей надо вырваться из подвала, как Верочка именует своё "гадкое семейство", найти новых людей с прогрессивными взглядами, которые ей помогут, просветят, укажут выход. Верочка обратила взгляды на симпатичного учителя своего брата, студента военно-медицинской академии Дмитрия Лопухова. Он говорит ей о новых идеалах, борьбе за счастье всех людей, дает ей читать Фейербаха, рассказывает о новой, полной уважения любви, построенной на теории разумного эгоизма: "Ваша личность в данной обстановке - факт; ваши поступки - необходимые выводы из этого факта, делаемые природою вещей. Вы за них не отвечаете, а порицать их - глупо". А это и есть знаменитая теория "Все дозволено". Следуя ей, можно прыгнуть в коляску любовника, а можно и "идейно" взяться за топор.

Далее студент-просветитель предпринимает практические действия ради спасения страдающей Верочки, и предлагает ей бегство из семьи и фиктивный брак без согласия родителей. Передовая девушка сразу соглашается и говорит студенту: "Мы будем друзьями". Но затем подробно описывает устройство их будущей семейной жизни, основанное на полной экономической независимости друг от друга и уединенном проживании в разных комнатах. Венчает их добрый демократический священник, начитавшийся того же Фейербаха и потому спокойно преступающий церковные правила и светские законы. Вот и основы новой семьи.

Для многих они оказались удобны и привлекательны...

Итак, с помощью Верочки читатели узнали новую мораль, новые взгляды на любовь и женские права. Женщина - не вещь, ею никто не может обладать, она не должна зависеть от мужчины материально, брак свободен, любовь свободна, она не несёт никакой ответственности за свои поступки, совершенные для своего блага по методе разумного эгоизма. Она может полюбить, а может и разлюбить и оставить прежнего мужа и детей ради более достойного борца за счастье всех людей. Вот и начала складываться энциклопедия новой морали.

У Веры Павловны нашлось множество последовательниц.

Далее Вера Павловна четко указывает практические пути экономического раскрепощения женщины. Она организует на неизвестно откуда взявшиеся деньги свою знаменитую швейную мастерскую, где по новому порядку усердно работают и честно делят поровну заработанные деньги неизвестно откуда взявшиеся очень хорошие образованные девушки. Они живут в большой общей квартире, имеют общий стол и вместе делают покупки одежды, обуви. Откуда они берут на это деньги, если месячный заработок швеи был около 19 рублей, а только за квартиру в год надо платить около двух тысяч - это автора не интересует и остается без разъяснений. Конечно, тут и коллективное чтение "умных книг" вслух, и самообразование, и групповые походы в театр и за город с диспутами на политические темы...

Словом, сбылась научно-фантастическая мечта Шарля Фурье, и в центре Петербурга благополучно возник фаланстер - социалистическое общежитие. Выясняется, что такие мастерские очень выгодны, хотя простой расклад на конторских счетах показывает обратное: низкая стоимость ручного труда русских швей никак не соответствует высокой цене на привозные ткани, американские швейные машины, плате за аренду помещения и налогам, не говоря уже о неизбежных взятках и воровстве и немалых расходах на фаланстер-общежитие. Но и это автору, который, как же упоминал мой коллега, не умел даже держать в руках лопату, не важно. В итоге Вера Павловна и её подруги открывают новые филиалы и модный магазин на Невском проспекте. Этот обозначенный в романе Чернышевского путь освобожденного женского труда сразу стал популярен, и таких мастерских и общежитий-коммун в реальной России возникло множество, ибо все женщины хотели освободиться, хорошо зарабатывать, попасть в новую культурную среду, встретить там "новых" мужчин и таким путем решить, наконец, пресловутый "женский вопрос"...