Проклятье Ифленской звезды
Шрифт:
Старик не был дураком. Он не стал бы дразнить Императора и назначать наместником старшего сына. А вот младший — прекрасный воин, привлекательный внешне и обладающий всеми теми качествами, что чтит в правителе простой народ, унаследует власть в Танеррете наверняка. И так же верно, что сразу после церемонии он станет мишенью для убийц, заговорщиков и прочих жаждущих власти представителей старой ифленской знати.
Чеор та Хенвил нехорошо улыбнулся: кто бы ни пытался сейчас наложить лапу на Танеррет, ему сначала придётся убить самого Шеддерика. А это трудно сделать: костяные плашки предсказателя
Набережная пустела. Шеддерик в последний раз окинул взглядом горизонт — над ним ещё плыло облако тёмного дыма — и тоже побрёл в потоке немногочисленных последних зрителей. Часть из них свернёт на каменные узкие улочки Верхнего города, а кое-кто отправится по длинной каменной лестнице сразу в крепость. Так быстрей, чем объезжать каменные стены древней цитадели в карете через все въездные ворота, коих в городе пять, и все — с гвардейскими постами.
Шеддерику возвращаться в цитадель не хотелось. Да и зачем? Гун-хе человек надёжный. Раз обещал усилить брату охрану, значит усилит. Правильно он сказал — в ближайшие три-четыре дня, пока последняя воля наместника не оглашена, непойманные заговорщики открыто действовать не рискнут. Во-первых, потому что им сейчас выгодней выкрасть или оспорить завещание, чем устраивать бунты, а во-вторых, потому что их мало, и они успели прочувствовать, чем может обернуться поражение.
Сильно мешало, что чеор та Хенвил знал танерретский двор больше по докладам и отчётам агентов тайной управы, чем по личным наблюдениям. Тут ему здорово пригодилась бы чеора та Зелден, убитая в гостинице у сопок Улеша. Чеора Дальса имела обширнейшие связи, была умна и не обременена предрассудками. Но кто-то явно думал так же и превентивно лишил Шеддерика возможности заручиться её помощью или хотя бы расспросить.
Шедде в обратном направлении миновал мост через Данву, свернул на набережную Нижнего города и долго шёл вдоль реки, минуя портовые склады, причалы и бесконечный рыбный рынок. Нижний город тоже неоднороден. Возле рыбачьего порта живёт беднота, эти дома не восстанавливались с самой войны, и деревянные грубые постройки стоят прямо на развалинах прежних каменных домов. Но дальше и выше на холм — это зажиточные, чистые городские районы, место обитания купцов, а так же немногих выживших и оставшихся в городе Танерретских дворян.
У маленькой фонтанной площади ему встретился гвардейский разъезд. Солдаты, не признав в нём ифленца, потребовали въездную грамоту. Шедде приподнял капюшон, чем и избавился от дальнейших расспросов. Командир разъезда даже спросил, не нужно ли ему сопровождение: сегодня в городе может быть опасно.
Можно было и согласиться, но до цели его прогулки было уже рукой подать. Так что он поблагодарил офицера за заботу, но предпочёл и дальше идти в одиночестве.
Таверна «Каракатица» фасадом выходит на площадь.
Подле неё у коновязи понуро ждали хозяев две лошади. У фонтана, укрытого тощим слоем снега, дрались вороны. Шеддерик, которому с самой встречи с гвардейцами казалось, что за ним кто-то идёт, на всякий случай миновал таверну и остановился за углом, ожидая возможного преследователя.
Не прошло и минуты, как он услышал тихие,
Человек остановился. Ругнулся шёпотом.
А потом Шедде вдруг услышал, как кто-то быстро уходит. Выглянул на площадь, но успел заметить лишь смутный силуэт вдалеке: кто-то спешащий вдаль, в свободном плаще, какие носят ифленские моряки и, кажется, в шляпе.
— Этого не хватало, — пробормотал он вслух.
Шедде знал, что убийцы из дома Шевека вряд ли подписались бы преследовать главу тайной управы. Но в Нижнем городе полно тех, кто работает исключительно на себя. И малькан ли это был, южанин, ифленец, выходец из Низинного Королевства — по одежде не понять.
Выждав с минуту и убедившись, что других сюрпризов не будет, он осторожно вернулся к таверне.
На его появление обратили внимание все немногочисленные дневные посетители. На мгновение в зале и вовсе стало тихо: даже кухарка, резавшая хлеб на хозяйском столе, и та замерла, обернувшись.
Чеор та Хенвил осторожно, чтобы снег не попал за шиворот, откинул капюшон: о «Каракатице» он знал две вещи. Первая — его здесь не любят. Вторая — здесь его точно никто не станет убивать. Отряхнул плащ, едва заметно кивнул кухарке.
Стихли все разговоры. Усатый рыбак, устроившийся у окна с большой кружкой здешнего, надо сказать, весьма неплохого пива, угрожающе прокашлялся. Его собутыльник уставился на Шеддерика, как кот на нежданную подачку — в хмурых глазах читалось «Правда, что ли, ифленец возомнил себя бессмертным и явился сюда в одиночку? Или провокация?»
Шеддерик качнул небольшой медный колокол, специально устроенный у входа, чтобы посетителям не приходилось искать его по залу. Свободных мест было много, так что он выбрал то, что подальше от рыбаков, у дальнего окошка.
Вскоре появился сам хозяин. Здесь его звали хозяин Янур, но Шеддерик давно сократил имя на ифленский манер.
— Здоровья тебе, дядя Янне.
— И ты будь здоров, островная шкура. Какая нужда тебя пригнала на этот раз?
— У тебя, я помню, есть неплохое вино.
— Может и есть.
— Ну так неси.
— Я-то принесу. А ну как кто решит проверить на прочность твою бедовую голову? Я не хочу неприятностей.
— Янне, неприятности — это хорошо. Я даже заплачу тебе за них, сколько попросишь…
Дядя Янне, ветеран войны и бывший танерретский моряк, несколько мгновений в задумчивости глядел на гостя, потом изрек:
— Благородный чеор хочет драки. Нормального мужского мордобоя, а не этих ваших изящных искусств на сабельках и пистолетах.
Оставалось только кивнуть: владелец «Каракатицы» всегда отличался прозорливостью.
— А надрать зад тому, кто тебе действительно насолил, ты почему-то не можешь. И потому припёрся ко мне, чесать кулаки о рыбаков и матросов. Плохой день ты выбрал, я тебе скажу, ифленец. Очень плохой день.
— Янне, ты всё ещё вправе вышвырнуть меня вон, как только я начну причинять слишком много хлопот. А пока, просто принеси вина. Хочу помянуть хорошего человека…
— Это ты не про наместника ли? — нахмурился Янне, у которого с мёртвым правителем были свои, и очень серьёзные, счёты.