Проклятье Ифленской звезды
Шрифт:
— Мой друг умер, да будут легки ему тропы тёплого мира. Ты должен его помнить — это предсказатель, с которым вы в прошлый раз сцепились из-за карты течений у полуострова. А наместник — он не был хорошим человеком.
Дядя Янне молча поклонился и вышел, чтобы через минуту вернуться с запотевшим кувшином и двумя кружками.
Быстро разлил яблочное вино, протянул одну из кружек ифленцу, вторую взял сам. Так было принято ещё со времён завоевания: хозяин должен показать, что его вино безопасно. Но Янне задумчиво сказал:
— Сегодня
Вино пахло летом. Это было дешёвое терпкое яблочное вино, что в здешних местах изготавливают бочками, но, как правило, — только для себя. Виноградное стоит дороже, и жители островов предпочитают именно его.
Наверное, чеор та Хенвил единственный, кто всегда заказывает здешнее…
Шеддерик молча ополовинил кружку, хозяин отстал от него на одно мгновение.
С улицы вошло ещё несколько человек, и Янне ушёл их приветствовать и принимать заказ. Шеддерик налил себе еЩё. Потом — снова. Не то, чтобы вино сильно пьянило — но на душе стало немного легче. К тому же вероятность драки никуда не исчезла, и грела возможностью скинуть с себя груз последних десяти дней. Драка — лучшее средство от дурных мыслей и тоски. В драке каждый становится собой и показывает свои лучшие и худшие стороны. Шеддерик не считал себя хорошим кулачным бойцом, но это неважно. Против него сегодня будут — должны быть! — такие же бывшие морские бродяги.
Через какое-то время служанка пошла по залу зажигать масляные лампы. Самые первые загорелись вдали — у хозяйского стола, на котором стояли бочонки с вином, лежала посуда и хлеб. Шеддерик решил немного подлить в свой кувшин, поднялся, с неудовольствием отметив, что всё-таки вино оказалось коварным, и направился на свет. К тому времени в зале было уже людно.
— Эй, белобрысый! — услышал он от одного из новоприбывших горожан, — ты не заблудился? Могу помочь найти выход!
Благородный чеор окинул нахала пьяным взглядом, решил, что это недостойный противник, и пошёл дальше к выбранной цели.
Однако горожанин, подбодренный товарищами, не отступил и заехал благородному чеору кулаком в глаз. Вернее, попытался заехать — как бы Шеддерик ни был пьян, от этого простого удара он уклонился даже элегантно. Миновал противника и, осторожно поставив кувшин на стол, потянулся к бочонку.
Его тут же, под гогот гостей, оттащили за одежду, так что пришлось развернуться и отвесить противнику несильного тумака. Полученная плюха горожанина только обрадовала. Он широко улыбнулся, скинул шляпу и полез в драку уже с полной отдачей, готовый навалять ифленцу так, чтобы тот надолго забыл дорогу в «Каракатицу». На шум вышел хозяин. Увидел, что творится, велел служанкам убрать подальше хрупкую посуду и сам встал у входа в кухню, монументально скрестив руки на груди.
Шеддерик получил несколько ударов, сам украсил физиономию горожанина быстро краснеющим бланшем, ссадил костяшки пальцев, а под конец поймал противника за шиворот и уложил на предусмотрительно освобождённый от посуды стол — лицом прямо к краникам, вбитым в винные бочонки. Улыбнулся хозяину, показывая, что всё нормально, и дальше безобразие не продлится, и поднял взгляд на стену.
После драки и от вина в голове у него немного шумело, но то, что было приколото маленькими гвоздиками к стене, заставило Шеддерика застыть и даже ослабить хватку. Чем его противник тут же воспользовался, вывернувшись, и приготовившись к повторению веселья. Благородный чеор же застыл подле дрянной, кое-как раскрашенной гравюры, отпечатанной на жёлтой дешёвой бумаге.
— Кто это? — спросил Шеддерик дядю Янне, для верности ткнув в рисунок пальцем.
И тут же получил от отдышавшегося горожанина в ухо, да так, что перед глазами мир сразу потемнел.
Пришёл в себя от тощей струйки холодной воды, упавшей на лицо.
Проморгался, и тут понял, что хозяин со служанками поспешили утащить его из общего зала. Слева от него у горячей плиты суетилась кухарка, справа стояли дубовые бочки с водой: его отволокли на кухню и положили так, чтобы не мешал работать.
Попробовал языком зубы — один отозвался болью, во рту оставался привкус крови.
Шеддерик осторожно поднялся, проверяя попутно, все ли кости целы. Понял, что вроде бы на этот раз обошлось, поискал глазами хозяина и тут же нашёл. Янне рубил мясо.
В зале было тихо — должно быть, уже глубокая ночь… в начале зимы дни особенно коротки, так что не угадаешь.
Янне обернулся, покачал головой:
— Ну, ты хорош! Домой-то пустят ли с такой рожей?
Шеддерик поморщился:
— Меня никто сегодня не ждёт. Долго я тут?..
— Меньше получаса. Пришли ваши гвардейцы, всех разогнали. Теперь уж народ только завтра, может, соберётся. Одни убытки от тебя.
Что-то надо было спросить — что-то очень важное. Шеддерик высмотрел кружку и, не задумываясь, что в неё налито, выпил одним глотком. Повезло — в кружке была вода. Он скривился при мысли, что ещё ведь обратно идти в крепость. Да через не самые благополучные приречные районы…
— Кто это был у тебя на портрете? Там, на стене? Дрянной портрет, если честно…
— Вы, ифленцы, в искусстве хорошо понимаете…
— Так что за рисунок? Что за девица?
— Понравилась? Хорошая была девочка… убили её, говорят. Когда штурмовали цитадель, они там оставались. Рэтшар считал, что крепость неприступна ни с моря, ни с реки и оставил семью под защитой родного дома. Но он ошибся… и что толку, что сам погиб…
— Так она — медленно проговорил Шеддерик, пытаясь собраться с мыслями, — дочь рэтшара, рэта? Или кто?
Янне вытер руки ветошью, вышел в зал.