Проклятье Ифленской звезды

Караванова Наталья Михайловна

Темери загадала на свой побег и вытянула из мешка три плашки. На одной был череп — смерть. На другой — оскаленная морда волка — враг. На третьей — петля аркана.

Что же, толкование ей казалось однозначным: поймает и убьёт. Но она всё же попытается. Потому что другого шанса у неё ведь и вправду не будет…

Темери быстро собрала плашки обратно в кошелёк и вдруг услышала от двери:

— Решили спросить о будущем? Я-то всё гадал, куда делся набор Ровве… а он, значит, был у вас.

Поймает и убьёт? Да уже поймал. Так что

же дальше? Что она должна такого сделать, чтобы ифленец решил её убить?

Она подхватила лампу, шагнула навстречу чеору, лишь бы он не заметил, насколько она напугана… и не заметил верхнюю одежду и посох, оставшийся у кровати.

Они были в чужой комнате, одни. Если ифленец вздумает напасть, она знает, чем ответить. У неё было время, чтобы научиться. Много времени.

— Нет, — ответила тихо. — Он был здесь, на окне. Я просто… просто посмотрела, что это.

Света лампы хватило, чтобы увидеть, как брови чеора та Хенвила мимолётно приподнялись:

— Просто вошли в эту комнату, одна, в темноте, просто подошли к окну, пошарили по подоконнику…

Она покачала головой:

— Мне показалось, будто что-то осталось незавершённым в прошлый раз. Так иногда Покровители дают подсказки живым, но ваш друг был мне чужим человеком, так что, наверное, эта подсказка была для вас… возьмите.

Она постаралась подать кошелёк так, чтобы пальцы ифленца не коснулись её руки.

Чеор подхватил кошелёк небрежно, словно что-то неважное. Но почему-то спросил:

— Так что вы увидели? Какие рисунки?

Врать было бессмысленно. Темершана распрямила плечи, ответила как можно более ровно:

— Череп. Волк. Аркан.

— Понятно.

По губам ифленца скользнула кривая улыбка:

— Ступайте к себе. И прихватите ваши вещи — им тут не место.

Ну что же. Неудача не означает, что она не попытается снова.

На этот раз она выполнит приказ беспрекословно…

Но, уже выходя, она услышала:

— Нет. Стойте. Подойдите. Да не бойтесь вы меня, не нужны вы мне.

Темери подошла, но так, чтобы между ней и чеором та Хенвилом оставалась пара шагов.

— Держите, — поморщившись, протянул он ей кошелёк. — Как обычно, три плашки. На меня.

— Вас интересует ваше будущее? — Темери никак не могла предположить, что этот ифленец сверяет жизнь по знакам на гадательных плашках.

— Будущее… не знаю. Наверное. Просто сделайте!

Раздражения в его голосе при этом стало столько, что Темери решила дальше судьбу не искушать. Просто держала перед глазами образ этого человека. Вынимала костяные пластинки и выкладывала в ряд — на край кровати. Чтобы ифленец мог видеть, что она всё делает, как надо.

На всех трех пластинках одинаково равнодушно улыбались черепа.

Судя по ним, смерть прямо сейчас стояла у ифленца за спиной и была неотвратима.

Она немо перевела на него взгляд. Что он подумает? Что скажет на это? Как поступит?

Во взгляде ифленца, если только она не сошла с ума, читалось облегчение. Он даже почти улыбался. Почти.

Забывшись, Темери спросила вслух:

— Может быть, они лгут?

— Не лгут. Но не радуйтесь раньше времени — это мой обычный расклад. Кстати, если вам хочется, можете забрать их себе. Думаю, Ровве не стал бы возражать. А теперь — идите в комнату. Отдыхайте.

Она снова подхватила свои вещи и набор плашек, и очень быстро ушла. В комнате даже свечка на столе не успела догореть — а казалось, прошло много часов.

Темери заперла за собой дверь. До рассвета можно успеть выспаться.

На этот раз она заснула сразу. Словно то, что её ранее беспокоило, ушло, выполнив задачу.

Глава 4. Опасная дорога на Тоненг

Благородный чеор та Хенвил

В последний год дурные сны стали приходить к благородному чеору чаще обычного. Особенно осенью. Шеддерик подозревал, что это неспроста. Нельзя испытывать удачу до бесконечности. Иначе она подойдёт и тяпнет в самый неподходящий момент — и за самое больное место. Сны нельзя было предугадать. Избавиться от них за много лет тоже не удалось. И ни разу не удалось вовремя проснуться.

Пленник висел, подвешенный на цепях за связанные руки, и смотрел на палачей отчаянным взглядом. Он был совсем молод, лет двадцати. Сейчас, впрочем, никто не смог бы судить о его возрасте: обезображенное побоями лицо не давало на это шанса.

Палач всегда спрашивал одно и то же.

Сначала — имя.

Первый день парень только кричал от боли и ужаса, не отвечая, на второй — когда приложили к спине раскалённый стальной прут — назвал себя. Сейчас имя он называл сразу. Сейчас он уже знал следующие три вопроса.

Второй: «Брал ли ты деньги у слуг чеора та Граствила? Либо же у самого чеора Граствила?».

Нет. Нет. Нет!

Кричать или молчать — без разницы. Палач и его помощник всё равно снимут тебя с дыбы и зафиксируют на железной раме над ящиком свежих горячих углей. Искалеченной спиной — на раскалённые прутья. Руки и ноги окажутся скованы.

Третий вопрос: «Приказывал ли тебе кто-нибудь отнести на «Жемчужину» бочки со смолой и мешки соломы?».

— Нет! Нет же! — Кричит охрипший от боли и ужаса пленник. — Нет! Никогда!

Палач берёт из ящика длинные блестящие щипцы. На левой руке ногтей у пленника уже нет. Значит, сегодня — очередь правой руки.

«Третий день. Это третий день пытки!» — Догадался Шеддерик та Хенвил.

Юноша, которого пытал ифленский палач, был ему незнаком. В том подвале сам Шеддерик никогда не был. Да и палач этот умер почти триста лет тому назад. Но у всякого решения есть последствия.

Шеддерик проснулся, когда пленник потерял сознание.

Снаружи было уже светло.