Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
Еще нет 7.15, часа, когда…
Но Пул уже разбужен и жует галету, запивая ее черным кофе с ромом.
Еще нет 7.15, часа, когда…
Принцесса, бледная, но мужественная, улыбается в радостных страданиях и ожидании счастливого будущего. Ее муж ласково треплет ее по щекам, произносит нежные слова, а три королевских медика с почтительностью придворных слушают его.
Несколько дней назад матрос, который повидал много стран, твердо обещал принцу, что у него родится сын. Матрос, особенно если он старик и три четверти жизни провел в выпытывании тайн у звезд, не может ошибаться.
Значит,
Пул глухо ворчит.
— Пул, — говорит директор тюрьмы, — будьте мужественны.
Принцесса стонет.
— Ваше высочество, — умоляет главный медик, — будьте мужественны.
Еще нет 7.15…
Серый свет зари прилипает к окну камеры, перекрещенному решеткой.
Заря не меняет туалетов, чтобы заглянуть в узенькие, почти тюремные окошечки королевских апартаментов.
Еще нет 7.15.
Заканчивающаяся жизнь следует по узким коридорам с тусклыми лампочками. Вздрагивают узкие плечи под рубашкой с оторванным воротником.
Жизнь, которая вот-вот появится, наполняет огромные покои дрожью и стонами.
Вверху среди громадных портретов на фоне облачного неба горит зеленый треугольник.
Глухой вскрик. В руках ученого мужа крохотное существо.
Кровь на белых простынях.
Глухой хрип.
Кровь.
Человек умер.
Человек родился.
В одно и то же мгновение… Не более двухсот шагов разделяют труп и новорожденного.
7.15.
— Ваше величество! Мальчик, — восклицают медики.
Наследный принц склоняется над маленьким липким и вопящим существом… которое вдруг открывает глаза. Захрипев от ужаса, принц вонзает свои глаза в ледяную бездну жестокого океана. Он узнает ужасающий взгляд. И в этом взгляде живут отвратительные воспоминания.
Крохотная жизнь, в которой сосредоточены все династические и народные ожидания, в секунду рождения впитывает преступную жизнь, которая завершилась в двухстах шагах…
— Однажды он будет властвовать, — с гордостью заявляет король.
— Да, — отвечает принц и выбегает из покоев, чтобы в одиночестве выплакать свое горе.
Роман о ржанке
(Roman du pluvie)
Один парижский издатель опубликовал в коллекции «Книги о природе» одно произведение прозрачной простоты, рассказ Сеттона-Томпсона «Жизнь зверей, на которых охотятся».
Прочитав его, я припомнил, с каким восхищением читал другие произведения Киплинга, Лондона, Кервуда, Колетт, Чарльза Деннера и несчастного и великого Луи Перго. Думаю, что, открывая новую книгу Жана Несми, зелено-золотое воспевание леса, я каждый раз желал, чтобы он чаще рассказывал мне об одиноких хозяевах леса.
Я вспомнил, что сам был охотником и целыми днями бродил по болотам в сопровождении прекрасного пойнтера Тампеста или очаровательного Шоу, чистопородного сеттера, как целые ночи проводил среди странных теней, мятущихся на лунном экране неподвижных вод.
Это подвигло меня на рассказ о ржанке. Я не претендую на создание научного труда, а излагаю словами нескромного соседа, который заглядывает через изгородь в закрытый мирок рядом… Кроме того, воспоминания мои путаные, ибо им более тридцати лет и надо идти вспять по времени. Пансионат в Валлонии, чьи низкие стены едва не касались серого
Будучи в классе во время отвратительных занятий гимнастикой или на скучных уроках географии, тонувших в выцветших картах, я слушал меланхолические крики своих маленьких светло-серых друзей, ржанок.
Вспоминаю также, что позже на одном из постоялых дворов Голландии под вывеской «Две ржанки» меня встретили с невероятным гостеприимством, несмотря на мою нищету бродяги морей и скудных северных земель.
Это не мешало мне часто приносить вечером окровавленные трупики, лежащие на дне ягдташа. «Каждый человек убивает то, что любит», — сказал Уайльд.
Книга натуральной истории сообщит вам, что ржанки — иногда их называют хрустанами — относятся к семейству голенастых мигрирующих птиц. Они высиживают и воспитывают свое потомство в северном одиночестве. Осенью они стаями улетают на юг. Они носят праздничные или весенние наряды, белые и золотые, а также имеют скромный пепельно-серый костюм для путешествий.
Эти книги — они не очень интересны для меня, признаю это — рассказывают сухой анекдот, который вы найдете с разными изменениями в главе о нравах и обычаях жаворонков, перепелов и кучи других птиц. Вам сообщат, что самка ржанки очень нежно заботится о своем выводке и старается увести подальше охотника, собаку или хищника, притворяясь раненой и с трудом убегающей от смерти. Но эти труды забывают сообщить об уме этой голенастой птицы, о ее вкусе к странным проделкам, о присущей ей манере проживать свою маленькую жизнь, о ее комичных выходках, когда она считает, что за ней не наблюдают. Она — пример независимости, которая управляет ее жизнью, хотя природа, похоже, пытается навязать ей скуку повседневности.
Она соглашается стать членом стаи только во время миграций, когда действует непреложный закон полета клином, и во время кормежки, когда ее безопасность зависит от зоркости часовых. Но и тут ржанка часто нарушает стайный инстинкт, находя уединенный уголок, куда к столу не приглашается ни один сотоварищ. Неистребимый вкус к одиночеству особенно сильно проявляется с наступлением ночи. Если компания перепелов собирается в какой-нибудь борозде или зарослях кустарника на окраине леса, утки спят крыло к крылу, а водяные курочки образуют неподвижный круг под защитой рогоза, то стая ржанок распадается с появлением первых теней. Каждая птица ищет отдельное убежище под сушняком или между комьями глины.
Мы встретимся с ней чуть дальше во время ее беспокойной ночи.
Спрятавшись за орешником, я наблюдаю за ней в светлом поле цейсовского бинокля. Крохотный Давид топких земель, выйдя на сцену, начинает с ссоры с двумя глупыми водяными курочками, которые клювами ворошили ил. Курочки с позором ретировались, хотя выпячивали грудь, словно были эскадренными миноносцами. Как только их черные силуэты растворились на горизонте, а лягушка, изображающая пресс-папье на листе кувшинки, бросилась в воду, испугавшись взъерошенной яростной птички, ржанка приступила к еде. Ее лапки неустанно взбивали мягкую землю. Вот из ила выползли черви… Любая другая птица бросилась бы на сочную пищу. Но ржанка насыщает процесс еды своими фантазиями. Как истинные гурманы, она не спешит утолить свой голод. Ее круглая головка сначала изображает реверанс, отбрасывая ее в сторону, потом шейка ее сотрясается от беззвучного радостного смеха истинного ценителя еды.