Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
— Ах, как это будет вкусно! — Она криком отгоняет призрак голода, который уносится вдаль по водам. — Пошел вон, тощее чудище, не сегодня твои когти будут терзать мое нежное белое брюшко!
Ржанка исполняет нервный пируэт, потом несколько антраша, трижды подпрыгивает в джиге и, как истинная балерина, пританцовывает, затем внезапно приступает к пиршеству. Несмотря на время, посвященное искусству и утонченности, ни один из красных червей, извивающихся на поверхности, не успел нырнуть в грязь…
Сеанс повторяется трижды или четырежды. И каждый раз повторяются хореографические мотивы пролога.
Наконец мой друг насытился: прекрасная и серьезная минута.
Пиит… пилуит… иит!.. Она мгновение летит над самой водой, а потом исчезает в лазури неба.
Хорлуут! Кроншнеп тоже прилетел, чтобы завершить плотный завтрак в момент отлива. Еда ему нравилась тем больше, что рядом верещала стая разочарованных и завистливых чаек. На закуску кроншнеп проглотил несколько сардин, выброшенных волнами, потом своим длинным мокрым клювом пошарил во влажном песке в поиске длинных и толстых морских червей, раздувшихся от красного сока, похожего на кровь хорошего куска мяса на бойне. Чайки хотели бы заполучить часть пиршества, но природа отказала им в огромном изогнутом клюве и подвижности кроншнепа, а также в кинжальном клюве бекаса. Если бы они могли прочесть Лафонтена, они подумали бы о реванше Журавля перед Лисом.
Насытившись, кроншнеп ищет и находит позади зарослей солероса удобное местечко для сиесты в жаркое время дня.
— Пилуитт! иит!..
Что такое? Наша ржанка. Нет, час отдыха для кроншнепа еще не настал. Маленький круглый белый шар пикирует с высоты небес на песок, застывает перед гигантом, нарушая его спокойное переваривание пищи возмущенно-яростным стрекотом. Кроншнеп понимает. Он встает, отгоняет сонливость, быстро встряхивается и с серьезным видом начинает копаться в песке. Он извлекает тяжелую и сочную добычу из необъятного пляжного пищехранилища и деликатно роняет ее с высоты своего клюва под лапки попрошайки. Ржанка пожирает подачку: ее крохотное хрупкое тельце подрагивает от удовольствия.
Хватит… новую подачку она не замечает. И кроншнеп размеренно занимает место в скупой тени солероса…
Однако спектакль еще не закончен. Ржанка — честный птичий парень и готова оплатить дар. Она повторно исполняет «Марш-парад», расцвеченный новыми бурлескными фиоритурами, перед своим большим другом…
Когда я удалялся от болота, вынув патроны из ружья, на безмолвной равнине, уже позолоченной вечерним солнцем, послышался приглушенный звук рога. Очень далеко на ртутной поверхности воды показалась огромная фиолетовая тень, нырнувшая в ночную тьму рогоза.
Сердце мое перестало биться… Я застыл, едва дыша, проснулась моя яростная радость убийцы животных.
Прилетела долгожданная птица. Вот она со своим оранжевым клювом, кровавыми бровями, кремниевой головой. Ее обширная пуховая грудь выглядит высокой кормой судна. Это — пеганка. Огромная дикая северная птица, без отдыха прилетевшая из туманного одиночества
Нет смысла возвращаться обратно, перезаряжая ружье, ибо острый, как у орла, глаз наблюдает за мной, за соседом и врагом. Пеганка вспорхнет в полумиле, вне досягаемости моего ружья… и возобновит свой могучий полет в те высоты, куда никогда не долетит моя жалкая дробь.
Как пеганка попала сюда?
Высокомерный и отдельный экземпляр, выпавший из клина своих собратьев ради героической миссии передового разведчика стаи, которая летит в десяти милях позади над темнеющим морем. Ибо пеганки, загадочные существа, очень умны, летят далеко-далеко, посылая перед собой в густеющей ночи звуки рожка, как почтовые курьеры.
«Кар! Кари!» Это единственная птица, у которой есть клич сбора по имени опасной Матери Кари, божества, управляющего тяжкой судьбой диких животных. «Кари! Кари!» Это означает — спускайтесь. Место надежно. Но если земля покажется враждебной и на пунцовом вечернем горизонте вырисовываются силуэты охотников, разведчик-одиночка своим криком велит стае следовать дальше, не пытаясь догнать ее, поскольку у ночной земли пеганка слепа, как и человек. Пеганка согласится на добровольное изгнание, лишившись дружбы и нежности, поскольку никогда не отыщет огромную путешествующую семью, которая отрядила ее в разведку. Стая обгонит разведчика на расстояние ночного быстрого полета. Я не знаю другого подобного античного героизма, достойного отражения в книге.
В эту ночь, если захочу, то подберусь к замеченному месту. Едва в десяти шагах от себя я увижу громадную неловкую тень, которая медленно поднимется и повиснет, словно на веревочке, перед красным ликом восходящей луны. Пеганка, которую ночь лишает средств бегства и защиты, умрет в героическом одиночестве.
В течение часа наблюдения я нередко услышу рядом тихое верещание. Если тишина полная и ветер не колышет рогоз и высокие травы, я услышу тихую, осторожную и боязливую поступь.
Это ржанка.
Как я уже сказал, птичка выбрала ночное убежище в стороне от всех. Но у нее тяжелый сон, наполненный страхом и дурными сновидениями. Для бедной ржанки ночь зла, и она часто просыпается, чтобы найти новое местечко, где дурные сны вновь разбудят ее. Мрак для нее сплошное беспокойство. Она бродит меж двух засыпаний, меж двух фрагментов сновидения, от кошмара до кошмара.
Я знал одну несчастную ржанку, которая умерла из-за хрустального бокала-тюльпана.
Не думайте, что я пудрю вам мозги или рассказываю сочиненную историю. Это случилось на самом деле, и я хочу вложить в эти строки немного меланхолии, которая терзает мое сердце. С тех пор я перестал смеяться, слушая разговор о «земляном черве, который влюбился в звезду». В конце концов, кто знает? И стоит ли смеяться над этим? Мы же высмеиваем собственные надрывы души, мы же сами направляем луч своих мечтаний и нежности к недостижимым высотам.
Это произошло в маленьком шотландском коттедже неподалеку от Лейт-Бунгало. Домик тонул в густых зарослях сирени, где мистер Ойстерман поймал и приручил золотистую ржанку.
Вряд ли есть существо более дикое, более противящееся человеческой дружбе, чем крохотная болотная птичка. Однажды в сети мистера Ойстемана попалась одинокая ржанка. Он принес ее домой, выходил, кормил ее лучшими яствами и пробудил в крохотном ретивом сердечке таинственную симпатию к пленившему ее гиганту.
Птичку назвали Лип. Это был очаровательный гость, не обременительный, и никто не намеревался подрезать ему пятнистые крылышки.