Проклятие Гиацинтов
Шрифт:
— Как у вас, женщин, все же нелепо это место устроено, не перестаю удивляться, — пробормотал Микка. — Лишние детали, х-ха! Ага, чувствую, тебе уже приятненько… Ну ладно, так и быть, чего не сделаешь для родной жены!
Его влажные пальцы нашли самую чувствительную точку между ногами Лерон и поглаживали ее. Лерон медленно двигалась, потиралась о его палец, продляя удивительное ощущение и удивляясь тому, что тело ее словно бы тяжелеет, наливается приятной истомой. Она протяжно вздохнула и тотчас стихла, устыдившись. Хорошо, если бы Микка делал так еще…
— Ну что, кончаешь? — деловито спросил Микка. — Тогда уже пора, пора и нашему страпончику поработать!
Он сильным движением подтянул Лерон поближе к себе, чуть прогнул ее спину, и в ту же секунду что-то упругое, прохладное оказалось между ее ног.
— Сюда? —
Лерон взвизгнула от боли. Чудилось, в ее самое нежное место вонзили клинок, располосовавший тело надвое до самой макушки! К счастью, боль оказалась острой, но мгновенной — чужеродное создание тотчас было из нее извлечено, и Микка подтолкнул Лерон в спину:
— Все, дело сделано. Лежи, отдыхай. Расслабься, все в порядке с твоей знаменитой простыней. Поле любовной битвы, понимаешь… Комар носа не подточит!
В голосе его звучала гордость.
— Так, — бурчал он, — слезая с кровати. — Теперь помыть страпончик надо бы… Хотя нет, лучше не стоит. Заверну вон… да хоть в твои трусишки. Очень даже символично: трусы новобрачной в ее девственной крови! Отпад, млин. Просто отпад! Жужка оценит, в качестве атрибута. А что, классная натура… Или лучше о платье вытереть? Вытереть, да, а потом надеть это платье на Жужку…
У Лерон от боли звенело в ушах. Голос Микки доносился до нее словно сквозь пелену. Она почти не понимала, о чем он там говорит. Он бредит, что ли? Или это она бредит?
— Да, белое платье с кровавыми пятнами… — пробормотал Микка. — Черт, я снова хочу… Лерка, ты лежи, как лежишь, я тебя только чуть-чуть прикрою и… Я заслужил награду, заслужил!
Снова зазвучала та же музыка, что и прежде. Снова хрипловатый, томный мужской голос завел свое… и опять Лерон почудилось, будто кто-то признается ей в любви. Вновь рука Микки тискала ей ягодицы. И вновь стон Микки вплелся в голос певца и теплая жидкость закапала Лерон на спину.
«Опять сам с собой, — подумала она сонно. — Да ладно. Пусть делает, что хочет, лишь бы ко мне не лез!»
Что-то ужасно знакомое было в этой фразе. Лерон напряглась, вспоминая… ага, это Настя рассказывала, что у ее Витьки по утрам стоит, как кол, а она по утрам не хочет, ну не нравится ей по утрам, и тогда Витька матерится, мол, что ж ему делать, козу Маньку пользовать, если родная жена не дает? «Пусть делает что хочет, — хихикала Настя, — лишь бы ко мне по утрам не лез!»
Лерон тогда смеялась, а про себя думала, что замужние бабы все же очень странные. То ревнуют мужей, надо или не надо, чуть ли не к березе придорожной, а то… лишь бы ко мне не лез, главное!
«Ну вот, — подумала она со слабой усмешкой. — Теперь, значит, и я стала настоящей замужней бабой…»
С этой мыслью Лерон заснула, а проснулась, когда Мишка принялся суматошно толкать ее в бок и просить прикрыться, потому что пришла ее мать за невестиной простыней. Лерон хотела надеть свое белое платье, но почему-то не нашла его — пришлось влезть в старенький халатик, Микка натянул брюки на голое тело, и оба они старались не смотреть на мать, которая украдкой плакала, снимая с постели окровавленную простыню и выкидывая ее в окошко, где ее уже подхватили замужние подруги Лерон (Настя была среди них) и раскинули на заборе, из-за которого раздались одобрительные крики. Запах невостребованного дерьма рассеялся, утонул в аромате цветущих яблоневых садов… этим ароматом была, как белым облаком, окутана вся деревня. Потом мать собрала завтрак, Лерон помылась и оделась и даже кое-что поклевала. Ее подташнивало, и двигалась она с некоторым усилием, потому что между ногами болело, и она отводила глаза от матери, а мать старательно не смотрела на нее. После завтрака они с Миккой вышли из дому и расцеловались с родней и подругами Лерон, которые собрались их проводить, и им помогли погрузить вещи в багажник, и Лерон удивилась, что ее вещей так мало, а мать сказала, что Микка не велел брать ничего старого, мол, у нее будет новый гардероб, а это все — полный отстой, и Лерон устало покачала головой, но спорить не стала, а потом они сели-таки в машину и отправились в свою новую жизнь, но, не доехав километров сто до нее, на повороте к Савелькам, мотор «Лексуса» вдруг зачихал, а потом автомобиль и вовсе встал…
И Микка пошел звонить в сервис, а Лерон сидела и вспоминала ночь, когда она вроде как
…От воспоминаний ее оторвало возвращение мужа. Он был зол до того, что даже губы дрожали. Рванул дверцу, плюхнулся на сиденье, посмотрел на Лерон и в бешенстве сказал:
— Ты представляешь, что мне сказал этот мудак? Он выдал, что этот поиметый эвакуатор сможет приехать только завтра, с утра пораньше! У них заказов, типа, выше крыши. А я ему сказал, что мне, хоть ты тресни, надо быть дома к восьми вечера. И он заявил, чтобы я отбуксировал «Лексус» в Савельки к его дядьке, тут его дядька живет, оказывается, а сам добирался бы в город на электричке. Типа, как раз успею. Нет, ты представляешь, какая жуткая невезуха?! Это же просто уделаться с горя осталось, больше ничего!
Он был красен от ярости, пот градом катился со лба.
Лерон пошарила в сумке, достала пачечку с одноразовыми платочками и протянула один Микке.
— Слушай, — сказала она робко, — но ведь могло быть хуже.
— Да куда же хуже?! — взвизгнул Микка. — Что, млин, может быть хуже «Лексуса», который ломается через месяц после покупки?!
— Могло быть хуже, — мягко, но упрямо возразила Лерон. — Например, машина могла сломаться не около Савелек, где у твоего знакомого оказался дядька, а вообще в глухомани, где нам бы пришлось сидеть до завтра на шоссе, ожидая эвакуатора. И еще неизвестно, когда он на самом деле приехал бы! А тут… тут все очень хорошо сошлось. И Савельки — большая станция, где все электрички, идущие в город, останавливаются. То есть долго поезда не прождем…
Микка посмотрел на нее задумчиво, и лицо его чуть смягчилось.
— А ведь права была Ларисса, — сказал с улыбкой. — Мне повезло. Ты умная и красивая! Даже мудрая! У тебя практически нет недостатков. И это обнадеживает…
— Практически нет? А теоретически? — хихикнула Лерон, вдруг почувствовавшая себя совершенно счастливой.
Еще бы не почувствовать! Ведь Микка ее похвалил!
Но в это мгновение его лицо омрачилось:
— Теоретически — есть. И это огорчает. Ты любопытна, как и все женщины. А ведь для некоторых из них это плохо кончалось. Помнишь, одной даже нос на базаре оторвали… Ну ладно, позвоню я в Савельки этому дядьке, а дальше посмотрим, что будет.
И он, выбравшись из «Лексуса», снова пошел по шоссе ловить волну, а Лерон осталась в машине. Она призывала на помощь весь свой хваленый ум и даже мудрость, но ничего, ни-че-го-шень-ки понять в своей новой жизни не могла.
Поскольку против натуры, как говорится, не попрешь, а по натуре Алёна была авантюристкой, она немедленно начала задумывать, под видом кого можно проникнуть на шоу городских бизнес-леди. За одну из своих она не сойдет — во-первых, их в городе не такое уж огромное количество, они друг дружку знают как облупленных, а во-вторых, ну какая она бизнес-леди?! Может быть, железная… ее даже так называли когда-то, но на «бизнес» точно не тянет. Может быть, явиться в виде корреспондентши от какого-нибудь модного журнальчика, которые по идее просто обязаны пастись (аккредитоваться, по-научному говоря) на таких мероприятиях? Представиться какой-нибудь Фимой Собак (все равно никто из этих, нынешних-то, классику не читал, для них что Ксения, что Анфиса, что Фима, что Собак, что Собчак, что кто-нибудь еще — без разницы!), одеться этак гламурненько… Нет, пожалуй, не получится. Просто потому, что там наверняка найдется кто-нибудь, кто знаком с Алёной Дмитриевой. И провалится она, как неудачливая разведчица… Нет, лучше прийти в своем собственном обличии. Кого изумит, если писательница (самая, между прочим, издаваемая в Нижнем Горьком, как иногда местные жители называют свой именованный-переименованный город!) вдруг посетит светское мероприятие? Ищет материал для романа, чем же это плохо? По большому счету. Так и будет, потому что Алёна уже твердо решила, что непременно напишет детективный роман о своем разбитом носе… в смысле, о загадочном убийстве в кабине «Газели», о женщине в алой блузке… обо всем, короче, что вокруг этого уже накрутилось, накрутится и что накрутит она сама. Ну да, когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда… а уж детективам-то сам бог велел расти из сора! Но все же проблема проникновения на вечеринку оставалась открытой. Нельзя же просто так прийти и сказать: «Здрасьте, я писательница Дмитриева, я тут среди вас пытаюсь найти возможного убийцу!» Нельзя. Ее просто не поймут.