Проклятие Кеннеди
Шрифт:
— Какой номер? — переспросил он.
— «Ноябрь 98487», — сказал ему Джордан.
Дежурный проверил по компьютеру.
— Да, план полета был зарегистрирован вчера вечером. — Его палец потянулся к кнопке на пульте. — Когда примерно он должен был вылететь?
— Между пятью тридцатью и восемью ноль-ноль.
— А что говорят во Фрипорте?
— Что у них записи нет.
Если у них нет записи, он наверняка загорает на солнышке. Впрочем… Он снова взглянул на экран: план полета есть, но свидетельство того, что самолет сегодня стартовал, отсутствует.
—
— В гостинице сказали, что его самолета нет.
— Кто пилот?
Джордан знал, зачем его об этом спрашивают.
— Фамилия Митчелл. Правительственный служащий из аппарата сенатора Донахью.
Как же, как же, подумал дежурный.
— Не вешайте трубку. — Его палец уже нажал на кнопку. — Береговая охрана. Говорит летный центр Майами. Похоже, у нас авария. Возможно, надо будет подключить федеральные службы. Ждите подтверждения через две минуты. — Страхуемся, сказал он Джордану, приводим в готовность спасателей. Хотя они оба понимали, что между Уокерс-Кеем и побережьем много воды, а самолет вылетел слишком давно.
— Оставьте ваш телефон, я позвоню.
Джордан сказал ему номер.
— Прямая линия. Я буду ждать. Как ваше имя?
— Кен Уильямс.
— Спасибо за помощь, Кен. Я вам благодарен. — Он налил себе кофе и позвонил в Милан.
— Дэйв, это Куинс.
В Италии была уже полночь.
— Да.
— Кажется, у нас беда. В гостинице на Уокерс-Кей сказали, что Митч вылетел сегодня ранним утром. Он должен был прибыть в Вашингтон три часа назад. Пока нет ни его самолета, ни следов его регистрации на летных базах. Береговая охрана готова начать поиски.
— Он точно улетел?
— В гостинице проверяли дважды. Посмотрели на поле — самолета нет.
— Отсюда есть рейс американской компании в десять утра. — Были и более ранние рейсы, но непрямые, так что выиграть во времени все равно нельзя было больше двадцати минут. — Буду у тебя завтра в два тридцать.
Что еще, подумал Джордан: кого нужно оповестить? Он переключился на другую линию и позвонил на Холм.
— Эда Пирсона, пожалуйста. — Хотя Эд наверняка отдыхает где-нибудь вместе с Эви. — Если, конечно, он на месте.
— У него выходной, — голос секретарши был вежлив. — Вернется завтра.
— В котором часу?
— После полудня.
— Вам известно, где он?
— Да.
— Пожалуйста, позвоните ему и передайте, что Куинсу Джордану срочно нужно с ним поговорить.
Она помнила его имя и то, что человек по имени Джордан — друг Эда Пирсона.
— Непременно.
Летняя поездка на Мартас-Винъярд была для семьи Донахью такой же непременной частью календаря, как Рождество или День Благодарения. Каждый год, сколько они себя помнили, Донахью выезжали из Бостона, садились на паром, идущий из Вудс-Хол в Оак-Блаффс, и снимали дом на Нарангассет-авеню. Конечно, на острове были и более престижные места, конечно, кое-кто удивлялся, почему они выбирают именно это, но нигде больше прогулка до пляжа, находящегося всего в двухстах ярдах от дома, не занимала целых полчаса —
Однако в этом году Донахью и Пирсон провели много времени в Бостоне и вырвались оттуда только в пятницу вечером, перед самым приездом Бретлоу. На отдых им осталось всего три дня — во вторник надо было вернуться в Вашингтон.
Было воскресное утро, половина десятого; солнце уже пригревало, Эд готовил завтрак, а остальные только проснулись. Донахью взял ключи от машины, вышел из дому и поехал на восточный берег — слева от него тянулся пляж.
Что же ты делаешь, Джек, спросил он себя, куда направляешься? Ты знаешь, куда; так к чему эти вопросы?
В восьми милях от Оак-Блаффс был Эдгартаун. Старая пристань, где раньше швартовались китобои, сияла чистотой; теперь здесь было множество магазинов, ларьков и закусочных. Эдгартаун был дорогим курортом; многие сочли бы его как раз подходящим для Донахью. Ему всегда казалось, что здесь витает республиканский дух.
Большинство магазинов было еще закрыто. Он проехал через город по дороге, затем свернул влево, за ряды ларьков и кафе. Пролив был шириной ярдов в сто; паром ждал у берега. Донахью въехал туда, затем поставил машину на ручник, выключил двигатель, вышел и прислонился к машине сбоку. Руки в карманах, потертые джинсы, тенниска и старые сандалии. Иногда люди узнали его, иногда нет.
На борту были еще только два автомобиля. Спустя десять минут шлагбаум закрылся, паром тронулся в путь, и контролер стал собирать деньги.
— Доброе утро, сенатор.
— Доброе. — Донахью порылся в кармане, ища мелочь. — Хороший выдался сезон?
— Не жалуемся.
Они поболтали: о погоде и о регате, о том, где он остановился и как долго думает пробыть на острове. Паром ткнулся в причал на другой стороне.
— Счастливо. — Донахью пожал контролеру руку, забрался в машину, завел двигатель и съехал на берег.
Здесь дорога была прямая и с гудронированным покрытием; слева тянулись песчаные дюны. В миле от пристани она делала резкий, почти под прямым углом, поворот направо, но прямо от этого места продолжалась дорога похуже. Донахью притормозил, взглянул, нет ли справа машин, потом поехал по песчаному проселку. Машину встряхивало на корнях: по обе стороны от дороги росли деревья, там и сям попадались домики. Через полмили Донахью выехал на открытое место, одолел небольшой подъем и остановил автомобиль.
Перед ним был узкий проливчик футов сорока в ширину, на той стороне — тоже песчаные дюны. Мост, некогда соединявший оба берега, развалился: из воды торчали сваи, ближайшие пролеты рухнули или были убраны, а на въезде стояло заграждение.
Так зачем же, Джек? Что ты себе внушаешь? Что стараешься доказать?
В воскресное утро здесь больше не было ни машин, ни людей. Туристы появятся позже, пощелкают фотоаппаратами и уедут, потому что тут нечего больше делать и не на что смотреть.