Проклятие рода
Шрифт:
– Так, так, так… - Жена притворно нахмурилась. – Вот чем ты занимался в Виттенберге. Ну-ка признавайся, и сколько у тебя было таких Гертруд?
– Агнес… - Он потянулся к ней.
– Не смей ко мне прикасаться! – Она отодвинулась в сторону, загадочно улыбаясь. Но он уже предвкушал ее упругое сопротивление и намеревался его преодолеть.
– Подожди, Иоганн. – Вдруг неожиданно ласково остановила она его. – Мне надо тебе кое-что сказать. У нас будет ребенок.
Иоганн медленно поднялся, и застыл, как вкопанный. Он вдруг ощутил, как какое-то неведомое сладостное чувство стало подниматься и расти внутри него, наполнять душу, подступать к горлу, сжимая его в кольцо спазмов и, наконец, ударило в голову хмельной радостью обретения нового смысла жизни, который тут же появился на свет от одной единственной фразы, произнесенной любимой женщиной, без оглядки на те сроки, что определены природой и Создателем для рождения ребенка.
– Агнес… - Только и смог выговорить Иоганн, размахнув руки, и нежно обнимая впорхнувшую в объятья жену. – Агнес… любимая…
Наступил промозглый декабрь. Выпал снег и тут же растаял, превратившись в черную слякоть из воды и полусгнивших листьев, пропитав улицы устойчивым острым запахом плесени. Иоганн просил Агнес без надобности не выходить из дома. Поскользнуться на прелых листья, разбиться о булыжную мостовую было пара пустяков.
– Подожди немного, - останавливал он жену, порывавшуюся отправится с Гертрудой по съестным лавкам, - пусть выпадет снег и станет безопасно.
– Иоганн, эта девчонка только бестолково тратить деньги! – Сопротивлялась Агнес. – Я буду держаться за нее и не упаду.
– Нет! – Веттерман категорически возражал. – А если она растянется? Не вынуждай меня запирать тебя дома.
– Ладно, дорогой. – Жена уступала ему. – Обещаю.
– Вот так-то лучше. Будь хорошей девочкой и не заставляй меня переживать. – Он целовал ее на прощанье, отправляясь в университет, правда долго там не задерживался, ему хотелось поскорее вернуться к Агнес, и просто провести время вместе с ней, разговаривая или молча, усевшись у камина, взяв ее руки в свои, наслаждаться ощущением того, что рядом медленно, но верно растет новая человеческие душа и плоть, имеющие самое непосредственное отношение к нему. Он словно ощущал уже биение сердца младенца теплом прикасающегося к нему женского бедра, потрескиванием дров, игрой языков пламени, шепотом Агнес:
– Ты такой хороший, Иоганн. Я так тебя люблю!
– И я тебя очень люблю. А сейчас люблю втройне сильнее – за тебя, за Андерса и за того ребенка, что дарует нам Господь. Он нас вознаграждает. – Шептал он в ответ, обняв жену за плечи и целую узел волос, склонившийся ему на грудь.
– Это он тебя вознаграждает. Ты отправился, рискуя жизнью… - Агнес замялась, -… ради моей, глупой, женской прихоти.
– Нет, Агнес! Может вначале и я так думал, но увидев в Регенсбурге этих детей, убедившись в том, что они в безопасности, в том, что они счастливы, я понял – Господь испытал нас еще раз и щедро вознаградил.
– Да, дорогой.
Но по ночам, когда Агнес сладко засыпала на его груди, к радости вдруг постепенно стало примешиваться чувство тревоги, ощущения неизвестности их дальнейшей судьбы. Иоганн размышлял, загибая пальцы:
– Ноябрь, декабрь, январь, февраль, пусть еще март… В феврале Агрикола и Тейтт станут магистрами. Выходит, в марте нужно будет отправляться в Швецию. Останется… - он загнул еще четыре пальца, недостающих до цифры девять. До июля. – И где мы будем? В Швеции? Если нас опять отправят в Новгород? Это два морских перехода. Выдержит ли Агнес и наш ребенок? Не говоря вовсе об опасности морских путешествий! – Он осторожно скосил глаза на жену. Агнес уже сползла с его груди, свернулась калачиком, пристроилась мужу под бочок и мирно посапывала. Он вдруг вспомнил судебного фогта из Штральзунда. Нет, Иоганн имел в виду не слова Шнайдера о том, что она что-то скрывает от мужа, совсем другое – как исключить вероятность повторной встречи Агнес с ее прошлым? Остаться в Швеции? А куда их пошлют? А если в Кальмар или хуже того в Мору? Господь не допустит этого! Но ведь человек, распоряжающийся судьбами других людей, может и не догадываться о причинах, по которым не следует так поступать? Господь не вмешивается в установленный Им порядок светской жизни, оставляя одним право повелевать, другим подчиняться. И право найти место службы Веттерману будет исходить от светской власти – от магистра Петри. При этом советник короля будет поступать в полном соответствии с тем, как учит доктор Лютер: назначение священника это дело светское, а его проповеди и все остальные повседневные духовные обязанности – дело церковное. Попросить магистра Петри отправить их в Финляндию, откуда родом его нынешние подопечные? Еще один морской переход! Какая жалость, что беременность Агнес пришлась на это время! – Промелькнула мысль, и Иоганн тут же устыдился ее. – Что я несу? Позволил себе хулу на Господа! Какой позор! Надеюсь, Он меня не услышал. – Мысли не давали покоя, от этого не спалось. Стараясь не разбудит жену, Иоганн осторожно поднялся, подошел к столу, налил себе вина и сделал пару глотков. Потом прижался горячим лбом к холодному стеклу, ощущая кожей барабанные удары дождевых капель, швыряемых ему в лицо свирепым ветром. Он отстранился. От окна чуть поддувало, и огонек свечи метался из стороны в сторону, повторяя свою пляску отражением в черном от уличного мрака стекле. Иоганн вдруг вспомнил, что также металось пламя факелов в Кальмарском замке, когда он – юный настоятель церкви стоял перед начальником стражи по делу о хищении серебра. «Надо найти ее и допросить!» - эти слова старого солдата прозвучали сейчас вновь. – Господи, я даже не представляю, как нетороплива повозка правосудия! Ее колеса вязнут во времени, но крутятся, движение не на миг не останавливается. А если ее до сих пор ищут, несмотря на все войны, восстания, датчан, смену королей, веры? Надо успокоиться! – Сказал Иоганн сам себе. – Все равно сейчас я ничего не смогу придумать, а тем более решить. Положусь на Провидение и веру в то, что Он нас не оставит, даст знак, покажет выход.
Но выхода пока не предвиделось. Напротив, обстоятельства складывались, по мнению Иоганна не самым лучшим для них способом. Зима вступила, наконец, в свои права, укрыв землю пушистым белым покрывалом, Веттерманы спокойно и тихо, по-семейному отпраздновали Рождество Христово, наступил новый 1539 год. Неминуемо приближалось время защиты ученых степеней Агриколой и Тейттом, а, значит, и время отъезда в Швецию.
Да и Агнес не горела желанием возвращаться на родину. Она однажды так и сказала Иоганну, когда они прогуливались вдвоем по улице. Пастор ничего не ответил жене, лишь покрепче сжал ее локоток и кивнул головой.
Уже в середине января, выходя из библиотеки университета, Иоганн столкнулся с Нильсом Магнуссоном.
– Должен с вами поделиться, господин пастор. – Посланник отвел его в сторону. – Не очень хорошие вести из Стокгольма.
– Какие? – Насторожился Веттерман.
– Арестован магистр Петри и ему предъявлено обвинение.
– Боже! Но в чем?
– Скорее всего, в измене, коль ему грозит смертная казнь.
– Но он же был ближайшим советником короля Густава?
– Возможно, они отошли с королем в разные стороны от Нагорной проповеди. – Посланник выразительно поднял брови, напомнив их разговор на пути в Регенсбург.
– Что может означать арест господина Петри? Какие перемены?
– Не знаю! – Магнуссон отвел взгляд в сторону и прищурился.
– Я не получал пока никаких официальных известий из Стогольма.
– Но вы же узнали о…
– С оказией! – Посланник мельком взглянул на пастора, и опять установился на стену. Взгляд его был жестким. – О некоторых событиях нужно узнавать очень быстро и, главное, вовремя. Не дожидаясь почты. Вы ведь сюда направлены Олафом Петри и его братом архиепископом Упсальским Лаврентиусом?
– Да! А что, вы думаете, опала коснулась и архиепископа? – Пастор был поражен известием.
– Я ничего пока не думаю, дорогой Веттерман, а лишь пытаюсь рассуждать и делюсь своими мыслями с вами.
– Я очень признателен вам за доверие, господин Магнуссон. – Иоганн приложил правую руку к сердцу и искренне склонил голову.
– Полноте. Не стоит. Как я понял, доктор Нортон, с которым вы имели честь познакомится, довольно близок сейчас к королю Густаву, и полагаю, нас всех он характеризовал положительно. Хотя… чужие мысли и поступки нам не ведомы. Каждый тянет одеяло на себя, стараясь прикрыть собственную замерзающую задницу… - Задумчиво произнес Магнуссон.
– Судя по всему, - подумал Иоганн, - посланник тоже весьма озабочен изменениями в Стокгольме.
– Да, кстати, - Магнуссон хлопнул себя по лбу, - совсем забыл. Вчера я разговаривал с доктором Лютером. Он напомнил о своем традиционном обеде, куда приглашены будущие магистры и наиболее уважаемые люди университета. Ваши с женой имена в списке приглашенных, но Лютер просил меня помимо этого передать вам еще и личное устное приглашение к нему. Он хочет с вами побеседовать. Обед состоится через две недели, в пятницу. – Прокричал посланник, как всегда, уже на ходу, покидая Веттермана.