Проклятие рода
Шрифт:
– Что и детей?
– Око за око, жизнь за жизнь. Как они, тако и мы с ними.
– А в полон берете?
– Я – нет. Иные берут.
– Что с полоняниками делают?
– Продают. А кто и себе оставляет, коли веру православную примут. Волю могут дать – живи с нами. Если девка – женятся многие.
– Почему ты не берешь в полон?
– Мою мать конями разорвали за то, что вере их басурманской изменила. Брата старшего копытами затоптали, а меня, люди сказывали, мать схоронила, не нашли. Отец люто мстил и мне завещал. Тот отцовский наказ всегда помню. Зло и свято исполнять буду.
– А отец твой?
– Не уберегся. Порубили его в бою.
– Значит, ты тоже сирота?
– Все мы сироты.
– А жениться не думал? Ты ж говорил: «Женюсь может…»
– Эх! Сорвалось пичугой с языка дурного. – Рассмеялся.
– Жена – не сабля. – Пальцем по клинку провел. – Вот сижу и любо-дорого смотреть. А что жена?
– Детей родит. Заботиться будет.
– Обо мне? – Сплюнул. – А надобно? Кулеш я и сам сварю. Дети – да! Чтобы род казачий не переводился.
– С басурманами мне понятно. А людей убивал?
Казак опустил голову, задумался глубоко. Буркнул, нехотя, в землю уставившись:
– Всяко бывало. Грехов своих не считал, придет времечко, за меня будет кому считать и отмерять. – Вскинулся.
– Так поедешь со мной?
– А поможешь?
– Помогу! – Казак вогнал с визгом саблю в ножны.
– Дело святое.
Вечером, Гилберт сообщил, узнав через фогта, что дня через три одно купеческое судно собирается уйти на Готланд, а после в Нарву.
– А там уже и до Новгорода недалече.
Болдырь кивнул в знак признательности и вопросительно посмотрел на Бенгта. Откладывать разговор дальше уже было нельзя.
– Мне надо поговорить с тобой, отец. – Хмуро начал Бенгт. – Давай выйдем во двор.
Предчувствуя о чем сейчас пойдет речь, Гилберт с неохотой поднялся из-за стола.
– Ты с ума сошел, Бенгт! Ты – солдат короля!
– Неправда, отец. Я твой оруженосец, не более.
– Что мы скажем всем? Куда ты исчезнешь?
– Не знаю! Но я так решил. Судьба привела сюда человека, который мне поможет.
– С чего ты взял, что он тебе поможет? Ты его совершенно не знаешь!
– Ты в нем сомневаешься? Что ж позвал домой?
– Бенгт!
– Отец!
Гилберт потер лоб. Что было делать с этим мальчишкой? Какие найти слова, чтобы его отговорить от этой смертельной затеи? Как все объяснить Любаве? Как она это переживет? Что сказать друзьям-англичанам? Что сказать королю? Ведь от Густава ничего не укрывается. Он знает всех в лицо, все подмечает, малейшие перемены. Что сказать принцу Эрику? Одни вопросы! Допустим, королю и принцу можно сказать, что парень-то сын купца и осознал, что ремесло солдата не для него. Решил пойти по стези отца. Густав хмыкнет и скажет: «Пусть платит налоги и делает, что хочет! Казна не тратилась на него, делая солдатом, значит, убытков мы не понесли!» Англичане? Дженкинс, который видел, как Бенгт играючи обращается с мечом, Томас, который учил его стрелять из лука… Молодость ищет подвигов на море? Рутина дворца не для него? И потом, он все-таки не англичанин, а швед. Да, это объяснение наверно подойдет. Почему он отъезжает в Новгород? Опять же там торговал его отец. Любава… Нет, здесь он решительно не знал, что сказать. Женское сердце не предсказуемо и не постижимо.
– Я это чувствовала! – Улла подошла к окну, прижалась лбом к холодному свинцовому переплету. Муж сзади обнял за плечи. – С той самой минуты, когда поведала ему правду. Сердцем поняла - он поедет мстить. И его не удержать. Пусть едет. Это его судьба. Он сам выбирает свой путь. Мы не силах остановить, да и вправе ли?
– Но вправе ли мы разрешить ему мстить?
– Ах, милый, - жена повернулась к нему, прижалась, уткнулась лицом в плечо, - он отправляется не только мстить, но бороться за то, что принадлежит ему по праву рождения.
– Один? В одиночку?
– Он уже не один. С ним этот Болдырь - странный и страшный, добрый и злой, ищущий справедливости и защищающий веру Христову, убивающий во имя ее и спасающий тоже во имя ее. Такие, как он, не предают. Значит, это судьба, что они едут вместе. И еще одна есть причина, по коей не могу запретить ему.
– Какая?
– Клялась я княгине своей, и сберечь и вырастить дитя ее и… отпустить, коль захочет ехать. Помочь ему клялась. – Женщина тяжело вздохнула и еще крепче прижалась к мужу.
Глава 8. Кудеяр.
Двухмачтовое купеческое судно с Готланда, с владельцем которого договорился Гилберт, неспешно оттолкнулось от причала. Полоса коричневой воды, отрезавшая Бенгта от его приемных родителей, неотвратимо становилась все шире и шире. Еще несколько минут назад он мог дотронуться до них рукой, но плоская подернутая рябью темень вставала между ними непреодолимой стеной. Сухие хлопки парусины, расправленной ловкими руками матросов, сопровождались легкими толчками корпуса - судно постепенно набирало ход. Потревоженная острым форштевнем стихия недовольно уступала, ворчала и выражала свое возмущение массой всплывавших и тут же лопавшихся воздушных пузырей.
Фигуры людей уплывали вправо, уменьшались на глазах, и лишь вьющийся шлейф за высокой кормой еще соединял отплывавших с покинутой твердью.
Бенгт видел, как Любава, утирая слезы, прижалась к Гилберту, махала ему рукой, и сердце юноши стянул обруч печали. Капитан королевской гвардии тоже изредка поднимал руку вверх и, подержав ее так, затем медленно опускал. Рядом с ними стоял Андерс Веттерман и тоже махал на прощанье. Он появился на причале совсем нежданно перед самым отплытием, но встреча оказалась крайне полезной.
Выслушав придуманную для всех историю Бенгта оставить службу и пойти по стопам отца – заняться торговлей и отправиться в Новгород, Андерс очень обрадовался и вызвался даже помочь:
– Слушай, Бенгт, друг у меня там остался. Настоящий друг. Найди его обязательно. Когда мы прощались, он мне так и сказал: «Будешь иметь нужду в выручке, аль кто из друзей твоих, пусть только имя назовут, откликнусь!». Найди его!
– Чего говорит-то? – Тут же вмешался Болдырь, все слышавший, но не понимавший по-шведски. Андерс сам перешел на русский и повторил заново. – А как кличут-то друга твоего? – Казак заинтересовался сразу.