Проклятие рода
Шрифт:
– Эй, люди! – Позвал.
Вбежали холопы. Указал на окровавленную Василису.
– На казенный двор. Немедля. И чтоб кат был готов.
Василиса улыбалась. Боли почти не было, как не было и живого места на ее обнаженном теле, вздернутом на дыбу. Осеев время от времени отталкивал в сторону ката и пытал сам, ни о чем женщину не спрашивая. Он словно высматривал есть ли еще хоть одно место на истерзанном теле, куда бы не достал кнут или его кулак. Василиса теряла сознание, но ушат холодной воды возвращал ее в страшное бытие. Она улыбалась. Нет, не всклокоченный, забрызганный кровью муж стоял перед ней, а он, любимый. Не удары сыпались на нее, а поцелую горячие, страстные.
Кат, неодобрительно покачивая головой, смотрел со стороны, как дьяк избивает жену. Подвешенная к потолку, она смотрела сверху вниз на Осеева узкими щелочками заплывших глаз, уголок разбитого рта кривился в усмешке. Дьяк не выдержал и прохрипел, задыхаясь:
– Что, сука блудливая, сладко тебе? Слаще, чем с ним, с вором?
Но голова Василисы рухнула на грудь. Она молчала, уйдя в спасительное забытье.
– Ах, ты… - Захлебнулся Осеев, но дверь распахнулась и в пытошную стражники втащили Марфу. Женщина широко распахнула глаза, увидев растерзанную, висящую на дыбе сестру, вспыхнула разом, выкрикнула:
– Что, ирод, потешился вволю?
– Ныне и до тебя дошла очередь. – Тяжело дыша, отозвался дьяк.
– Пытай! Токмо помни – и на тебя кат сыщется!
Осеев отвернулся от нее, не отвечая. Видя, что помощник приготовился выплеснуть на Василису очередное ведро воды, дьяк остановил:
– Буде! Сама очухается. Пущай так повисит. Эту давай приспосабливай рядом.
Кат с помощником быстро сорвали одежду с Марфы, руки обмотали ремнями, в петлю просунули, дернули, и женщина, застонав, повисла в сажени от сестры.
Осеев внешне успокоился. Настал черед воплотить задуманное – отвести от себя крамолу. Дьяк уселся за стол, хотел было взяться за перо, да заметил, что руки и вся грудь с бородой в крови. Поморщился. Пришлось вставать.
– Эй, - кивнул помощнику, - дай обмыться.
– Что по локоть замарал себя кровушкой жены законной? – Донесся с дыбы насмешливый голос Марфы, но дьяк пропустил мимо ушей. Вымыв руки, сполоснув лицо и бороду, вытерся поданной чистой тряпицей, к столу вернулся. Расправил бумагу, обмакнул перышко.
– Ну, с Божьей помощью…
– С Божьей ли? – Снова послышалось из-под потолка.
– С Божьей, с Божьей, ибо с ворами дело здесь имею. – Невозмутимо отозвался Осеев. Поднял голову, всмотрелся внимательно. – Обе, значит, голубушки собрались у меня… Ответствуй, Марфа Федорова вдова купеческая, блудила ли твоя сестра Василиса с вором и татем, Кудеяром нареченным?
– Не знаю такого! – Спокойно ответила Марфа.
– Не про него, покамесь, речь. Вопрошаю сызнова: «Блудила ли твоя сестра?»
– Нет!
– Ты блудила?
– Вдовая я! Грех на тебе! Позоришь меня, честную бабу. Голой вывесил пред мужиками. И сам смотришь с мыслями блудливыми. Грех!
– Упорствуешь, Марфа! – Посмотрел пронзительно, исподлобья.
– Глаз твоих не боюсь, ирод. Не Василиса. Вона, что с сестрой сотворил. За то пред Богом ответ держать будешь.
– Не виновата, говоришь, Василиса? – Задумчиво протянул дьяк.
– Нет! – Резко мотнула головой, застонала от боли в вывернутых руках.
– Добро. О вине ее после потолкуем. – Осеев неожиданно заговорил миролюбиво. – Посуди сама, Марфа, ведь хоть и баба ты, да не глупа совсем. Людишки мои видели, как шастает к тебе на двор молодец. Черняв, высок, широкоплеч. В те же часы шастает к тебе и жена моя, Василиса. После сперва он уходит, за ним она. Кто блудил с ним?
– Отчего тебе блуд мерещится, Степан? То раз единый приказчик от купцов заходил, что в наем лавки моего мужа покойного взяли. Василиса его и в глаза не видела. Она в горнице, а мы в подклеть спускались. – Марфа даже обрадовалась, что сестра рядом, может, услышит. Вместе ведь завсегда легче под расспросом. Дурак, ты, Осеев!
– Зря ты так, Марфа… - Степан Данилыч сложил губы трубочкой, покачал укоризненно головой. – Думал, умнее… ан нет!
– Куда уж до тебя! – Буркнула женщина.
– Зри, глупая, я ведь даже бумагу не мараю лишним, - дьяк показал ей чистый лист, - вот изрекла ты ныне, что приказный к тебе приходил... – Женщина кивнула с дыбы. – Следовать, надобно мне того парня чернявого сыскать… Подыму я все бумаги наемные, по ним сыщу купцов, да людишек их, приказных, дворовых, случайных… всяких, до баб и ребятишек малых, всех. Да на дыбу подвешу!
– Тебе грехом больше, грехом меньше. Одно – гореть в преисподней. – Отозвалась Марфа, но голос ее дрогнул.
– Упорствуешь… Не хочешь признаться с кем…, - Осеев на мгновение задумался, припоминая, - в подклеть спускалась. За блудом быстрым, покудова сестра в горнице ждет. – Подсказал ненароком и кату помахал пятерней растопыренной – пять ударов, мол. Палач кивнул.
Закусила губу Марфа, ни звука не издала. На четвертом ударе в беспамятство впала. Отлили.
– Очухалась, милая. – Осеев спросил участливо. – О полюбовнике твоем толкуем… Так был, аль не был? Спускалась ли с ним блудить в подклеть?
Боль мешала думать, стекала горячей кровью по спине, пульсировала в мозгу, заводя все мысли в тупик страдания, если одна и выскальзывала, тут же цепляла ее когтями, заново сдирая уже не кожу, а мясо с костей, забрасывала в дальний угол безысходности. Сознание туманилось, глаза застилали слезы.
Взять на себя Кудеяра? Отвести от Василисушки? А ежели она уже призналась? Скосила глаз в сторону, на сестру. Эх, не видать, слышит ли она… А что с того, что вину взяла? Под пыткой кого угодно оговоришь и себя и чужого…