Проклятие рода
Шрифт:
– Слышь, Степан, - прохрипела с верхотуры, - напиться дай.
Осеев кивнул палачу согласно. Кат ослабил виску, приспустил, ногами пола коснулась - все легче стало. Помощник миской зачерпнул в ведре, где дьяк смывался, так и подал с кровью. Напилась. Вздохнула и заговорила решительно:
– Пиши, Степан. То ко мне полюбовник захаживал. Зовут Иваном. В торговых рядах познакомилась. Назвался купчиной корыстным. Чем торгует - не сказывал, да и мне не интересно. Не торговаться, чай позвала. Бабье нутро по блуду истосковалось. Почитай, сколь лет без мужниной ласки вдовицей живу, вот и согрешила.
Осеев записывал, не перебивал.
– Звать, говоришь, Иваном? – Лишь переспросил, усмехнувшись.
– Иваном. – Подтвердила.
– А, может, Кудеяром?
– Вольно ему было Иваном назваться, а прочего не ведаю. – Марфа твердо стояла на своем.
– Купчина, толкуешь?
– Да!
– А блудя с ним, меча не приметила?
– Нет! – Мотнула головой.
– А купчина твой, с двора вышедший, яко вор Кудеяр опознан был, троих стражников уложил, достав меч из-под полы кафтана… А ты и не ведала.. – Покусывая перышко, тихо в сторону сказал дьяк, и также, не повышая голоса – кату. – Бей ее…
Веревку вздернули, подняли на дыбу. Свистнул кнут. На третьем ударе вновь Марфа впала в беспамятство.
За спиной скрипнула дверь.
– Кого там несет нелегкая? – Недовольно подумал Осеев, оглянулся. И вмиг подобострастная улыбка озарила его лицо. В пытошную привычно заглянул царев дядя, князь Глинский. Нос закрыв рукавом, огляделся:
– Баб расспрашиваешь, Степан?
– Их самых, Юрий Васильевич.
– Какие-то они… дохлые, что ль?
– Нет еще, отец родной, не дохлые. Притомились просто.
– Кто такие будут?
– Сестра моей жены. – Дьяк кивнул на Марфу. – С вором блудила.
– Ух, ты! – Глинский всмотрелся во вдову повнимательнее. – С которым из них?
– По-всякому пытал, Юрий Васильевич, не знает. – Осеев развел руками. – Мыслю, не врет.
– У тебя немой заговорит, знаю… А свою бабу вижу тоже не пожалел? – Ухмыльнулся князь, мельком глянув на кровоточащее тело Василисы.
– Чего жалеть? – Степан Данилович пожал плечами. – Одна с вором блудила, другая покрывала блуд. Заодно с ворами обе, значится. То дело ныне государево, не мужнино.
– Верно мыслишь, яко слуга достойный, дьяк.
– За ласковое слово прими, князь, поклон мой низкий. – Осеев склонился, а разгибаясь, спросил, словно невзначай. – Что делать-то с ними?
– С женой, что сам хочешь, на свою бабу и скотину – суда нет! А эту…, - Глинский ткнул посохом в Марфу, - колесовать назавтра при всем честном народе.
– Позволь, Юрий Васильевич, слово молвить? – Еще разок склонил спину Осеев. Ничего, не сломается.
– Молви! – Важно кивнул царев дядя.
– Посколь не ведомо с кем из воров спуталась сия баба грешная, посколь сестрой жены моей оказалась, то и на меня крамола падет…
– К чему клонишь, Степан Данилович? – Не понял Глинский. – Нет на тебе крамолы!
– То ты, мудрый князь, ведаешь, от того кланяться не устану пред твоей милостью, за ласку твою. А ведь иные не знают! Прокричит бирюч на площади про Марфу, а запомнят меня, чрез жену. Донесут государю, что плох Осеев в делах государевых, коль сестра жены с ворами зналась.
– Эк, ты витиевато… - Боярин посохом поводил в воздухе. – Что хочешь-то?
– Сказнить. Но тайно. Без колеса. Без народа. Пожалуй меня этим, Юрий Васильевич. Век холопом твоим верным буду.
– Как блудниц казнят по закону?
– В землю по горло закапывают. А мы и груди еще вырвем…
– А со своей как мыслишь?
– Сворой закопаем. Грех на ней не меньший.
– Делай, как знаешь! Моим, да государевым словом повелеваю.
– Вот пожаловал, боярин, так пожаловал… - Степан снова согнулся в земном поклоне.
– Хватит кланяться, дьяк. Воров ищи!
– Близки мы уже, Юрий Васильевич. На Марфином дворе их поджидаем. С полюбовника начнем, за ним и иных словим.
– Поспешай! – Глинский заторопился на выход.
Василиса очнулась. Ох, и сладко забытье, сон дивный, так бы и не просыпалась. Скосила глаз разбитый в сторону, ан, Марфуша рядом, кровью вся залитая. Не пожалел сестру, ирод.
Осеев заметил, что жена зашевелилась. Приблизился, заглянул снизу:
– Что, сука блудливая, сладко тебе?
Чуть двинулись разбитые губы, прошептала:
– Слаще, чем с ним, Степан Данилович, никогда не будет… - Вновь уголок рта скривился в улыбке глумливой.
– Сука! – Взревел Осеев и обрушил свой кулак на нее. Бил в живот, да вниз его, бил со всей силы.
Василиса вдруг почувствовала, оборвалось в ней что-то, посмотрела удивленно вниз, увидала кровь на пол стекающую. Застонала. Нет, не от боли, от понимания, что не родится дите Кудеярово, вытравили плод из нее.
Кат заметил струящуюся кровь, сообразил, что произошло. Голос подал:
– Уймись, Степан Данилович, кончится скоро твоя баба.
– С чего взял? – Осеев прекратил избивать жену, дышал тяжело.
Кат ткнул кнутовищем на низ живота:
– Кровями внутренними исходит из срамного места. Долго не протянет.
– Из срамного, говоришь? – Прошипел дьяк. – А вот мы ей и ласку последнюю устроим. Давай мне прут каленый…
Еще и петухи не пропели, как была ватага в сборе. Две телеги, рогожами завалены, под ними мечи схоронили.
– Не спеши, парень! – Придерживал казак Кудеяра. – Не гоже торчать перед Марфиным домом. Не иначе прицепятся.