Проклятие рода
Шрифт:
Густав в неистовстве вскочил и принялся швырять на пол бутылки, кувшины, кубки и тарелки, размахивая при этом кинжалом, с которым не расставался ни на миг. В такие минуты, он был очень похож на «берсеркера», из старинных скандинавских саг.
Берсеркеры бросались в бой очертя голову, входя в экстаз или от собственной ярости или наглотавшись особого отвара из каких-нибудь засущенных мухоморов. Саги рассказывали, что они вопили и прыгали, иногда срывая с себя одежду, и были абсолютно нечувствительны к боли и ранам. Подобно бешеным псам или волкам, они грызли в ярости свои щиты перед схваткой, были сильны, как медведи или вепри, повергая врагов наземь, их не брали ни сталь, ни огонь. Вот и король бесновался в неистовой ярости, сокрушая все подряд. Казалось еще немного и он, как берсеркер вцепится зубами в дубовый стол и расщепит его вдребезги. Но пока доставалось лишь посуде. Петерссону ничего не оставалось делать, как пережидать бурю. А она продолжалась. Король вопил:
– Мы держимся только за счет наемников, которых исправно посылает нам Германия и тех, кого нам еще удается насобирать в Европе. Но им нужно платить, а деньги, которые дает нам для этого Любек нужно возвращать. Я увеличиваю налоги, из-за которых вспыхивают повсеместно восстания, я топлю их в крови собственных крестьян, а католические попы сидят на своем золоте и не хотят с ним расставаться. Пусть попробует прислать сюда своего Тролле. Я четвертую его на том самом месте, где он казнил моего отца, и отправлю по кускам его обратно в Рим!
Петерссон, привыкший к подобным вспышкам ярости короля, спокойно сидел на месте и отряхивался от брызг вина, попавшего на него, когда Густав швырнул первый кубок об стену. Увидев, что король начал успокаиваться и снова опустился в кресло, Олаф протянул ему свой, единственный уцелевший во время разгрома кубок с вином. Густав схватил его и жадно выхлебал. Вино стекало тоненькими ручейками по кончикам усов, по бороде, рубиновыми искорками застревая в кудряшках. Проповедник Лютера произнес спокойно:
– Папа Климент VII не отличается разнообразием в суждениях, впрочем, как и его предшественники. Вот, посмотри! – видя, что король уже дышит спокойно и взгляд его стал осмыслен, протянул бумагу, что прятал до сего времени за пазухой.
– Что это? – буркнул Густав.
– Это документ, принятый в Аугсбурге и содержащий в себе разъяснения по вопросу принятия нового исповедания веры.
– Объясни мне сам его суть. – потребовал король, не принимая бумагу.
– Хорошо! – согласился Петерссон. – Я поясню. Здесь подвергнуто критике все устройство римско-католической церкви и в первую очередь ее правящая римская курия. Мы остаемся верными христианами, сохраняя большинство обрядов, однако главой церкви в каждом государстве отныне должен быть его правитель, который самостоятельно назначает и отстраняет архипастырей. Отказ от богослужения на латыни позволит посредством церкви обучить собственные народы грамоте и тем самым укрепить их и в христианской вере и в преданности своему монарху. Образование собственного народа будет главным благодеянием этого, что обеспечит процветание всего государства посредством новой церкви, главного проводника грамоты на основе Библии, независящей от воли Рима. С этим согласилось и большинство германских князей, поддерживающих идею реформации церкви.
– Я согласен с подобным изложением вопроса. – кивнул Густав. – Таким образом, согласившись принять то христианское учение, что проповедует Мартин Лютер, я последую примеру многих суверенных правителей Европы.
– Безусловно!
– И теперь я смогу назначать архиепископов сам, наплевав на этого римского старикашку?
– Да, Густав.
– Тогда я назначу Упсальским архиепископом твоего брата Лаврентиуса. Подобрать остальных трех епископов вы поможете мне вдвоем с братом.
– Я могу лишь благодарить своего короля за такое высокое доверие нам. – склонил голову Олаф.
– Кстати, что ты думаешь по поводу абосского епископа в Финляндии?
– Преосвященного Марти Скютте? Ему шестьдесят два, он доминиканец, много путешествовал в своей жизни, преподавал в орденской школе в Неаполе. Ты же сам согласился с его назначением.
– Я не об этом. – Махнул нетерпеливо рукой король. – Он сторонник Реформации?
– Он праведный католик, но никаких активных противодействий не предпринимает. Напротив, до его назначения финским студентам-богословам дорога для обучения в Германии была закрыта. Ныне же они все отбыли в Виттенберг. Это принесет свои плоды.
– То есть, ты считаешь, что менять его нет смысла?
– Да! – твердо ответил Петерссон.
– Так и поступим. – тряхнул бородой Густав. – И еще! Опять нужны деньги для Любека. Распорядись еще раз от моего имени взять сколько нужно от монастырей. Не увеличивать же снова налоги. Хватит мне двух мятежей среди когда-то самых преданных мне далекарлийцев.
– Не вини во всем крестьян, Густав. – покачал головой Петерссон. – Если б не шведская знать, стали бы они восставать. Ну покричали бы, разбили пару физиономий наиболее рьяным сборщикам налогов, на этом все бы и закончилось.
– Я знаю об этом… - стиснув зубы, проговорил король, потемнев лицом. – Думаешь смирились кланы Стуре да Бонде, что не их род уселся на шведский престол. Хоть я и имею некое родство с ними, но за своего они меня никогда не примут. Как и я их. Вечно буду помнить их насмешки над отцом, как он стремился поднять родовые именья, помочь крестьянам с зерном, закупал скотину для них. – лицо Густава исказила злая гримаса.
– Нужно приглашать сюда благородных рыцарей из Европы, пусть селятся, обрастают семействами, детьми. Земли мы им дадим, отняв их от церкви. Да и таких, как вы с братом, надо возвышать. О Финляндии не забывать. Там у нас вечные пограничные споры с Москвой. Какие новости оттуда, Олаф?
– Наместники пишут, что московиты по-прежнему нарушают границы. – Петерссон оглядел с сожалением залитые вином бумаги на столе.
– Правда, особо им верить тоже не стоит. Вполне вероятно, что они сами подстрекают своих крестьян к стычкам с соседями.
– Пока нам не до них. Но придет время, и московскими делами займемся. Там нужен мир и хорошая торговля. Нам бы сейчас с мятежными датчанами совладать, говорят, Кристиан II вновь намерен высадиться в Норвегии.
Петерссон кивнул:
– Как и нас, деньгами его снабжает Любек.
– Чертовы купцы! – выругался король. – И там деньги, и здесь. Вот они где у меня! – откинул бороду в сторону и схватил себя за горло. – И чертовы датчане! Что толку, что они свергли Кристиана, прозвав его тираном, пригласили на престол Фредерика Голштинского, и тут же сами развязали войну между собой. Эх, нам бы этой распрей воспользоваться и оторвать у них Сконе и Норвегию. Тре крунур должны соответствовать своему названию.
– А я-то хотел сделать тебе Густав несколько иное предложение… - задумчиво протянул Петерссон.