Проклятие ульфхеднара
Шрифт:
— Ты должен повидаться с ним. И сказать, что ты его отец, — послышался за спиной голос воительницы. — Я прошу тебя.
Остро желая, чтобы этот кошмар тотчас же прекратился, Ингольв снова повернулся к ней.
— Я повидаюсь с Одди. И всё расскажу ему. Хоть он ещё слишком мал, чтобы понять. Но я обещаю, — вздохнул. — Только уходи.
Глава 8
Асвейг пронеслась через двор, чудом нигде не споткнувшись, потому как под ноги совсем не смотрела. Глаза застилало пеленой обиды. А ведь она собиралась спросить совета у Ингольва, как избежать расплаты перед Хаконом за милость на суде. Хотела, чтобы он выслушал и помог… Только Ингольву и дела не было до её тревог: лишь встретив Мёрд, он уже снова приноравливался, как бы затащить её в постель. А та и рада.
Разыгравшийся к вечеру ветер бил по щекам и закручивал вокруг головы паутину из тонких прядей. Казалось, он до отказа забивал грудь, так что нельзя было сделать ни единого вдоха больше.
Асвейг остановилась перед дверьми дома, на втором ярусе которого, в комнате для молодых супругов, что теперь всегда пустовала, если не случалось важных гостей, ждал Хакон. Конунг не преминул выслать к ней рабыню днём и предупредить, куда следует прийти после ужина. Она обернулась, надеясь ещё, что Ингольв, заметив её, попытается нагнать и оправдаться. Но вокруг никого не оказалось. Глупости какие. Он зверь, и ведом только животными побуждениями: заботы других его не беспокоят.
Она дёрнула ручку и вошла в полумрак, пахнущий деревом и сеном. Поднялась по лестнице наверх и замерла, озираясь.
Тут оказалось до странности уютно. Хотя комната больше походила на кладовую. Хакон сидел за маленьким столом, попивая что-то из кружки. Он повернулся к гостье, заметно удивившись, будто находился здесь только ради своего одиночества. Асвейг подошла, невольно робея под изучающим взглядом молодого конунга. Благо теперь стыдно не было: уж в порядок она себя, перестав быть пленницей, привести успела. Ополоснулась, надела чистое, милостиво подаренное Фьётрой платье, заплела волосы. Хакон, похоже, оценил её старания, оглядел всю с головы до ног с явным удовлетворением. Он встал, оказавшись вдруг так близко, что едва носами не столкнулись.
— Признаться, я думал, что ты найдёшь сотню отговорок, чтобы не прийти. Сбежишь, в конце концов, — он усмехнулся. — А ты всё же пришла.
— Наверное, выбора у меня не было…
— Разве? — конунг покачал головой, медленно обвел её плечо, едва касаясь. — Думаешь, я непременно потребовал бы с тебя уплату? Силой вырвал бы?
— Значит, я могу идти? — не к месту захотелось улыбнуться.
— Нет. Теперь уж поздно, — возразил Хакон.
Ответить ничего не дал: подался вперёд и накрыл губы Асвейг своими. Она не стала артачиться и нарочито отбиваться — знала ведь, зачем шла. Тихо вздохнула, когда конунг прижал её к себе, углубляя поцелуй и настойчиво сжимая пальцами округлости ниже спины. Далеко идти, шарахаясь по всему дому, не пришлось: постель оказалась тут же, у стены, окружённая сундуками с разным добром. Говорят, рабыням можно взять что-то из них, если хозяину понравилось, как его ублажили. На миг почудилось, что прошлое вернулось. Хакон, обнимая за талию, подтолкнул к ложу, безмолвно приказывая опуститься на него. Асвейг легла на жёсткий волчий мех. Открыв глаза, только и успела заметить, как ловко справляясь одной рукой, конунг скинул рубаху. Оказался он сложен по-воински крепко: видно, не давал себе спуску в упражнениях тела, ссылаясь на увечье. Посмотреть на него, признаться, было приятно, да только внутри всё равно колола шипом неправильность происходящего. Асвейг попыталась прогнать это чувство, опустошить голову. Сама пришла — так чего теперь терзаться? С готовностью она ответила, когда Хакон вновь прильнул поцелуем, обняла за шею, спустилась ладонями по бугрящейся мышцами спине.
Конунг, знать, всё же ожидал встретить хоть толику сопротивления, а потому, приподнявшись на локте, внимательно посмотрел в глаза. И показалось, вдруг понял всё. Как будто увидел то, что увидела она перед тем, как прийти сюда. Почувствовал её злость и обиду. И не удивился.
— Тебе будет хорошо, — шепнул. — Если сама захочешь.
Ладонью мягко обвёл колено, скользнул вверх под платье и между ног. Асвейг тонко всхлипнула от неожиданно приятных ощущений. Подалась бёдрами, прижимаясь теснее к ласкающей руке. Хакон, стаскивая с неё бельё, провёл губами по ключице, по границе ворота, не заставляя раздеться совсем. Ему не было это нужно. Он стянул штаны, вскинул подол Асвейг до пояса и взял её, погрузившись сразу до самого конца. Она вцепилась в его плечи, рванулась навстречу, окунаясь в незнакомые ощущения, прислушиваясь к себе, пытаясь почувствовать мужчину, который сейчас прижимался так тесно и был с ней единым целым. И правда, стало хорошо, конунг сумел разжечь в её теле огонь, где сгорали все сомнения и нерешительность. Хакон, не переставая размеренно двигаться, склонился и поцеловал её снова. Одной рукой он мягко провёл ладонью по талии и оголённым ногам, легко скользя по коже пальцами, а после стиснул бедро, обжигая лёгкой болью. Выдергивая из неги, чтобы после окунуть в неё ещё глубже. Асвейг наконец забылась полностью, перестала осознавать, где находится и с кем. Истосковавшись по настоящей ласке, её тело живо отзывалось на прикосновения конунга, на его движения, стремясь принять его полнее. Она не знавала до сего дня, что близость с мужчиной может не приносить мучений, может быть настолько приятной. Показалось, комната вдруг окончательно канула в омут удовольствия, что накрыло с головой в один миг. Асвейг почти повисла на шее Хакона, боясь, что просто растворится без следа в невероятно остром и всеобъемлющем ощущении лёгкости. Из груди конунга донёсся глухой стон. Мужчина толкнулся ещё несколько раз и постепенно остановился. Ещё мгновение он просто лежал, согревая горячим дыханием шею. Время текло медленно, как густой мёд.
— Раздевайся, — наконец проговорил конунг хрипло, прижимаясь щекой к влажному, в испарине, виску Асвейг. — Ты останешься со мной дольше.
— Я отдала долг, — с трудом находя в голове подходящие слова, ответила она. — Разве не так?
Хакон посмотрел насмешливо, улыбаясь. Подумал, верно, что ей захотелось поупрямиться для вида. Опёрся на локоть и принялся распускать шнуровку на её вороте.
— А разве ты обязана кому-то ещё?
Не нужно было размышлять долго, чтобы понять, на кого он намекает. Злость на Ингольва вспыхнула внутри с новой силой. Горячая ладонь конунга скользнула под ткань, легонько, поглаживая, сжала грудь — и тело лёгкой дрожью снова отозвалось на его ласку. Асвейг посмотрела в глаза Хакона. Он как будто и правда желал её сейчас: туманная пелена стояла в них. Конунг ждал решения, не собираясь давить, но и не упуская возможности склонить на свою сторону. И затянись их близость ещё немного, это наверняка случится.
— Нет, не обязана, — Асвейг провела кончиками пальцев по его сплетённым в косу — чтобы не мешали — волосам. — Но и того, что случилось, достаточно.
Хакон горько усмехнулся, убирая руку из-под платья. Встал и, отыскав рубаху, начал одеваться. Его движения стали резче, а дыхание злее, но всё же конунг удерживался от слов, что, видно, так и рвались с губ. Исподволь наблюдая за ним, Асвейг оправилась, но остановилась в нерешительности позади. Хотелось сказать что-то напоследок, но вряд ли конунг нуждался в утешениях. Он повернулся к ней, вновь улыбаясь как ни в чём не бывало. Обхватил ладонью её затылок, запуская пальцы в растрёпанные пряди. Жаркий поцелуй опалил губы. Хакон вжался в них сильно, терзая, но и доставляя этим какое-то болезненное удовольствие. Асвейг забыла на миг, что нужно дышать, но тут мужчина отпустил её.
— Уходи, — выдохнул, отворачиваясь. — Пока я не передумал.
Она послушала разумный совет и быстро сбежала по лестнице. Когда вернулась в дом, что любезно предоставил конунг, оказалось, что там уже все спят. Никто, кажется, не потерял её, не озаботился, что может куда-то пропасть. Да и куда тут денешься? Она тихо прошла до своей постели и улеглась, накрывшись одеялом едва не до носа. До сих пор в голове не укладывалось то, что произошло между ними с Хаконом. Она ждала от него нарочитой грубости и пренебрежения, но его поведение указывало лишь на то, что он хотел, чтобы всё случилось именно так. Внутри всё замирало от воспоминаний, и прокатывались по телу отголоски острых, вызывающих дурманную истому, ощущений. Она ещё долго ворочалась, пытаясь уснуть, но смежила веки только под утро. И наконец-то настоящий, не пронизанный смутным неудобством и ломотой в теле сон накрыл её желанной темнотой.
После она слышала голоса и шаги, негромкие разговоры, но снова стало тихо. Почему-то её не побеспокоили. Оставалось только этому порадоваться — нынче совесть не станет грызть за поздний подъём. Уж больно много сил накануне забрал ритуал: это всегда даётся нелегко, хоть под началом Эльдьярна и довелось многое постичь. Видно, так же рассуждали и спутники, потому будить её и не стали.
Однако позже Асвейг всё же выдернули из сна. Но не обычный шум уже вернувшихся в дом соседей, а тихие, даже осторожные шаги и едва слышное шуршание платья. Чьё-то дыхание послышалось совсем рядом. Она только и успела открыть глаза, чтобы увидеть, как мелькнула перед лицом женская рука. Тонкие, но всё ещё сильные пальцы впились в горло, прижимая к постели, вдавились в кожу, обещая оставить на ней следы. Разгневанная до алых пятен на щеках Мёрд склонилась ближе.
— Ты забрала у меня Ингольва. Так теперь и на мужа моего нацелилась? — прошипела она ненавидяще.
— Я вынуждена была прийти к нему. Таков был уговор. И Ингольва я у тебя не забирала.
Асвейг вцепилась в её запястье и с усилием всё же смогла освободиться. Только шевельнулась встать, как в глаз едва не ткнулся широкий, явно заморского вида кинжал.
— Убью тебя, шлюха. И всем на этом свете станет легче, — воительница качнула клинком, однако в ход его пустить не поспешила.
И сомнения её можно было понять, хоть злость и норовила победить разум. Всё же теперь Асвейг девушка свободная. За её убийство и судить могут на тинге, как и за любого другого.